Одинаковые тени

Харвуд Рональд

И вот я сижу за столиком и смотрю, как люди пьют и танцуют. Джанни Гриква разгуливает взад-вперед и воображает, что всех осчастливил, потому что он с шуточками и хихиканьем ходит от столика к столику и забирает у людей деньги. Друг, я понять не могу, как это его дом не прикрыла полиция, потому что полиция не переносит таких домов.

Проходит сколько-то времени, и я уже порядочно выпил и вроде бы совсем счастлив, хотя я все время слежу за Нэнси. Друг, она ни с кем не танцует, и ни с кем не разговаривает, и не смотрит в мою сторону. Она просто сидит на месте. Но я почти счастлив, и я вспоминаю, как Фреда, совсем раздетая, подходила ко всем мужчинам,

и я думаю, что, может, неделя с Нэнси начнется сейчас же.

— Нэнси, пошли наверх, — говорю я.

— После митинга, большой мальчик. Как я обещала.

И я молчу, хоть мне это не нравится.

— Так я пошел, — говорю я.

— Хорошо, Джорджи, — говорит она.

— В четверг вечером, — говорю я. — Встретимся перед муниципалитетом в половине седьмого. О'кей?

— О'кей.

— А после митинга кое о чем потолкуем, ладно?

— Друг, — говорит она, — не волнуйся. После митинга можешь делать со мной все, что хочешь.

И она улыбается, и я ей говорю:

— Обещаешь?

— Обещаю, друг. Конечно.

— О’кей, — говорю я.

И тут ко мне подходит Джанни Гриква и спрашивает:

— Уходишь, Джорджи?

— Да, сэр, — говорю я.

Я иду к выходу, а этот Джанни провожает меня и знаете что делает? Он сует мне в руку фунтовую бумажку.

— Это за то, что ты хороший парень, — говорит он.

И я ухожу домой.

X

Всю среду я думал про вторник. Друг, сначала этот священник задал мне задачу. Потом мастер Абель и снимки и весь этот разговор о голосе совести. Друг, иногда я по целым дням не слышу ни слова от этой моей совести, — вы меня поняли? Вот так мастер Абель один раз объяснил мне кое-что. Он сказал, что не потому плохо гулять с девушкой, что будет ребенок, и не потому плохо врать, что все может раскрыться, а просто плохо гулять с девушкой и плохо врать. Это плохо, и все тут. И когда я спросил мастера Абеля, почему это плохо, он опять сказал мне о совести. Я хочу вам сказать, что моя совесть не всегда говорит мне, что это плохо, но так говорит мастер Абель, а он образованный, и поэтому я ему верю. Но почему это плохо, а? Друг, я не понимаю. Ты находишь девушку и гуляешь с ней, и, может быть, что-то еще, и, может, тебе это нравится. Что ж тут плохого? И, может, полицейский подходит к тебе и говорит, что ты нарушил закон, а ты говоришь, что не нарушал закона, и он, может быть, тебе верит и отпускает. Ты врешь, но зато ты не в тюрьме, так что ж тут плохого, а? Друг, этого мне не понять. Тебе говорят, что у тебя должна быть всего одна жена. Почему, а? Ты, может, устал от этой жены и хочешь другую, но тебе это не разрешается. Европейцам можно все, что они захотят, но с нами другое дело, — вы меня поняли? Потому что, друг, мы неевропейцы и у нас черная кожа. Да, сэр. Мы африканцы, конечно, и никто другой. Мой дядя Каланга все это знает, это я вам говорю. И он говорит, что наше проклятое правительство хочет заставить нас сделаться европейцами и оттого у нас столько неприятностей. Он говорит, что если бы они оставили нас в покое и позволили оставаться африканцами, мы бы были о'кей и ни у кого бы не было неприятностей. Да, сэр. Я ему верю, потому что он образованный.

Но, друг, я не нахожу себе места. Я думаю, что, может, слишком много болтал про этот митинг. Я помню, что сказал Нэнси, где будет митинг, но, друг, мне не следовало этого делать из-за приписки: «Запомни адрес и время и разорви

письмо. К.» Это написал мой дядя, и это значит, что я не должен никому ничего говорить. Так что, друг, может, я поступил неправильно. Но эта Нэнси заставляет меня делать то, чего я не хочу. Друг, я бы женился на этой Нэнси, в первый раз я встречаю такую девушку.

И я думаю, как хорошо было бы пойти к священнику Сэндерсу с Нэнси и сказать, что я хочу на ней жениться. Но, черт возьми, я совсем забыл, что у него церковь только для европейцев и ты не можешь в ней обвенчаться. И я даже не хочу идти туда в воскресенье молиться вместе с европейцами, потому что потом неприятностей не оберешься. Я знаю этих европейцев. Может, священник и хочет, чтобы мы там молились, но европейцы этого не хотят. И если об этом прослышит наше проклятое правительство, оно наверняка посадит нас всех в тюрьму, это я вам говорю.

Друг, я устал от всего такого и хочу обо всем позабыть, вот я и подумал, что лучше пойти к другу Питу из отеля «Океан» и потом, может, сходить в кино.

Стало быть, в среду вечером я иду в отель «Океан» к моему другу Питу Мдане, потому что мастер Абель дома не ужинает и мне незачем его ждать.

Пит Мдане — славный человек, это я вам говорю. Ему столько лет, сколько мне, двадцать пять, и он такой же высокий, как я, только не такой образованный. Он грамотно пишет и, может, немножко читает, но он необразованный, — вы понимаете? И когда мы вместе, мы не говорим об образованных вещах — только о девушках и шикарной одежде. У него есть эта женщина Сара — я вам должен сказать, что я с ней имел дело и она очень хорошая девушка, только Пит не знает, что я имел дело с его женщиной. У нее и с другими были дела. Да, сэр. Я точно знаю.

И вот я жду, когда он выйдет из отеля, потому что в среду вечером он не работает.

— Привет, Пит, — говорю я.

— Джордж Вашингтон! — говорит он. — Порядок!

— Как жизнь? — говорю я.

— Джордж Вашингтон! — говорит он. — Порядок!

— Значит, у тебя все в порядке? — говорю я.

— Порядок номер сто процентов, — говорит он и улыбается.

Друг, какая у этого Пита улыбка! Отсюда до Иоганнесбурга.

— Джордж Вашингтон! — говорит он. — Порядок!

— Красивая у тебя куртка, — говорю я.

— Еще бы. Два фунта. Еще бы. Красивая! Порядок!

— Как насчет кино? — говорю я.

— Мысль на миллион долларов. Порядок!

— Порядок, — говорю я. — Куда пойдем?

— Хорошие брюки, парень, — говорит он. — Очень хорошие, Порядок!

— Так на какую картину ты хочешь? — говорю я.

— Обожаю летние брюки. Факт. Да, сэр. Ух!

— Я тоже, — говорю я.

— Еще бы, — говорит он. — Ух!

— Что идет в кино, а? Скажи мне, что идет в кино.

— Где ты достал эти брюки, Джордж Вашингтон?

— У Гарри, — говорю я.

— Ух! У этого Гарри водятся отличные брюки. Порядок!

— Какую картину ты хочешь посмотреть, а? — говорю я.

— Сколько стоят такие брюки, Джордж Вашингтон?

— Тридцать шиллингов, — говорю я.

— Ух! Это дешево. Порядок!

— Пойдем…

— Да, сэр. Дешево. Порядок!

— А как насчет того, чтобы нам с тобой сегодня сходить в кино?

— Кино будет просто прекрасно. Еще как!

— О'кей. Стало быть, мы пойдем. Куда мы пойдем?

— Куда ты хочешь идти, Джордж Вашингтон? — говорит он.

— Не знаю, друг. Сам скажи, куда мы пойдем.

— Я в этом не понимаю, Джордж Вашингтон. Скажи ты.

— А что сегодня идет в кино, друг? — говорю я.