Одинокая волчица
Шрифт:
— Да перестань ты себя накручивать! Обычная стервозная красотка, забалованная, перекормленная, тормозами пользоваться за ненадобностью разучилась… Так ведь ты знаешь, у меня, как в армии: не знаешь — научим, не можешь — поможем, не хочешь — заставим. Эта самая пантера с руки есть будет и хвостом вилять от усердия…
— Не переоценивай свои силы, Левка, и не обольщайся насчет Ирины, искренне советую. Знаешь, какую кличку ей дали мои подчиненные? Императрица. Как по-твоему, это о чем-то говорит?
— По-моему, это не столько говорит, сколько многое объясняет, — медленно произнес Лев Валерианович. —
Глава третья
Отрывок из когда-то прочитанного детектива вспомнился Ирине совершенно неожиданно. Она мало читала, её никогда не интересовала жизнь других людей, а если и доводилось перелистать книгу, то её содержание тут же улетучивалось из памяти. Почему вдруг всплыла эта сцена — непонятно. Ирина не помнила ни названия, ни автора, ни сюжета. А вот неведомая женщина у зеркала, которая увидела в стекле свою душу, а не лицо, застряла где-то в глубинах подсознания и неожиданно вынырнула на поверхность.
— Что с тобой происходит, девочка? — спросила Ирина сама себя. — Что ты мечешься? Уймись, я чертовски устала от твоих выходок.
Привычка разговаривать сама с собой появилась у неё в швейцарской клинике, где больше и поговорить-то было не с кем. Персонал вымуштрованный, но по-русски никто не понимал ни слова. Врачи общались с ней через переводчицу — женщину без возраста и внешности, которая была совершенно незаметной. Оставалось только листать журналы с красивыми, понятными без слов рекламными фотографиями, посещать маленький кабинет красоты при клинике и гулять по парку. К концу лечения Ирина готова была пешком уйти в Москву и работать там дворником — лишь бы оказаться среди своих, понятных людей и обстановки.
Какие клятвы она себе давала в клинике накануне выписки! Не прикасаться к спиртному и сигаретам, заняться спортом, быть милой и послушной женой, перестать мотать деньги. Она мечтала, что научится разбираться в делах мужа, станет его помощницей, его правой рукой, и тогда её будут называть Императрицей не с насмешкой и ненавистью, а с уважением. О, она станет совсем, совсем другой, только бы выбраться из этого стерильно-безупречного кошмара, только бы вернуться к нормальным людям!
Благих намерений хватило ровно на три дня. После первой же ночи, проведенной с мужем, Ирина почувствовала знакомые тоску и отвращение. После неё она впервые в «новой жизни» крепко напилась, пытаясь утопить в алкоголе стойкий привкус какой-то мерзости, которую ей пришлось проглотить. И пошла на компромисс с самой собой: пусть снова будет алкоголь, она откажется только от наркотиков, никогда больше не будет ни колоться, ни принимать «колеса». А выпивка… Ничего страшного, свою меру она знает.
Самое главное: ей было смертельно скучно. У них почти никто не бывал, они нигде не бывали и роскошные туалеты и побрякушки некому было демонстрировать. Ирина с тоской вспоминала первые годы супружества: тогда ещё у неё сохранялись связи с бывшими подружками, которых можно было позвать в гости и наслаждаться, наблюдая их перекошенные и позеленевшие от зависти лица. Можно было пригласить компанию в ресторан и небрежно, даже лениво заплатить по счету четырехзначную сумму в «зеленых». Тогда ещё не приелись магазины, загородный особняк только строился и можно было целыми днями выбирать мрамор для ванной комнаты или экзотические растения для зимнего сада. А теперь? Чем теперь было заполнить жуткую пустоту в жизни?
— Любовника, что ли, завести? — спросила она свое отражение в зеркале. — Молодого, изобретательного…
«И платить ему, — ехидно ответила она уже мысленно. — Все правильно, так и должно быть. Первый раз женщина краснеет, когда отдается, второй раз — когда делает это за деньги, третий — когда сама за это платит. Стукнуло тридцать лет: готовь бабки. В этом возрасте шлюхи выходят в тираж».
Она снова взглянула в зеркало. Нет, в тираж ей ещё рано. Только вот эти злые морщинки в углах губ нужно убирать. И подтянуть глаза. Она приложила кончики пальцев к вискам, разгладила кожу и зафиксировала. Вот так. Где-то у неё был записан телефон косметического центра. Надо позвонить и договориться…
Правильно, а перед этим идти к мужу, просить денег и объяснять — зачем. А эта старая обезьяна, этот чертов Попугай будет мучить её вопросами, подозрениями, дурацкими рассуждениями о том, что в её возрасте ещё рано делать такие операции. Потом поставит условие — всегда одно и то же — и ей придется, стиснув зубы, «отрабатывать номер» в койке. Черт, как же ей все это надоело! Хоть бы он сдох поскорее…
И ведь есть же дуры, которые ей завидуют! Как же, поймала «бобра». Ничего сложного, нужно было только грамотно подобрать наживку. Она тогда работала «девушкой из эскорта» в дорогом, практически закрытом для случайных людей ночном клубе. Сначала Босс только поглядывал на нее, но выбирал других, причем на деньги не скупился.
Девчонки же между собой болтали, что этот клиент — крепкий орешек, об него и зубки обломать недолго. Вот тут-то её и «заклинило»: поспорила, что женит на себе этого страшненького коротышку во что бы то ни стало, хотя на самом деле всерьез о таком замужестве не думала. Если выходить замуж — так за иностранца, чтобы уехать из этого кошмара. Но — поспорила, пришлось соответствовать, чтобы выдержать марку. Правда, про себя считала, что просто заставит его сделать ей предложение, засыпать подарками, завалить деньгами. А «динамо крутануть» никогда не поздно.
Первым делом она дала ему понять, что ни он, ни даже его деньги лично ей совершенно неинтересны. Она работает — вот и все. А каждый труд должен быть оплачен, это святое.
Ирина знала: Босс никогда не был женат, считая, что семейная жизнь — это только обуза, никогда не влюблялся и даже не привязывался к тем многочисленным девушкам, которые у него были, он их просто покупал, как дорогой десерт на закуску. С женщинами он никогда не был жесток, наоборот — щедр и почти ласков, хотя сквозь эту оболочку отчетливо проглядывали равнодушие и даже презрение.
«Врага надо любить его же оружием», — это парадоксальное правило Ирина исповедовала свято. И держалась с независимой дерзостью, которая, ко всему прочему, выгодно её отличала от прочих девушек, обслуживающих подобные заведения. Подметив однажды взгляд Босса — холодный, циничный и жесткий, — она постаралась усвоить такое же выражение глаз, как бы говоря: я работаю — ты мне платишь а остальное никого не касается. Рыбак рыбака видит издалека — очень скоро она стала официальной любовницей Босса.