Одинокая звезда
Шрифт:
– Давай подумаем, что можно сделать, – сказал он, садясь рядом. – Нельзя же так сразу сдаваться.
– Ничего, – ответила она.
– Я поговорю с Леной. Может, она не знает, что у вас с ним было. У вас все было?
– Нет.
– Что же ты? А говорила, любишь.
– Струсила. Не готова была. Думаешь, это так просто?
– Надо было решиться.
– Может, и надо было. Только что бы это изменило?
– Ну, все-таки. Есть же у него совесть.
– При чем здесь совесть? Гена, все кончено! Они будут вместе! И мы ничего не можем сделать. Ничего!
И она снова зарыдала. Так горько, что у него от жалости заболело сердце. Он понял главное: она покорилась неизбежному. Она сдалась без боя. Но он еще поборется! Еще не известно, чья возьмет.
– Гена, уходи! – прорыдала Маринка, уткнувшись снова в мокрую подушку. – Не смотри на меня. Боже, как я хочу умереть! Исчезнуть, не быть. Ведь ничего не поправить, не вернуть. Уйди, прошу тебя!
– Сейчас уйду. Но прежде скажу. Послушай, что скажу. Я не знаю, что сделаю. Не знаю, как это сделаю. Но она с ним – не будет! Клянусь! Твоими слезами, подруга. Не плачь, Марина, я отомщу ему за тебя.
Она мгновенно перестала плакать и взглянула на него. И содрогнулась. Сочетание муки в его глазах и решимости, написанной на лице, заставило ее сразу поверить его страшной клятве.
– Но что ты можешь сделать? Только убить кого-нибудь из них. Или обоих. Другого способа их разлучить нет – я убеждена.
– Ты думаешь, она ему ответит?
– А ты думаешь, нет? Да она уже ответила. Я уверена на сто процентов. Я этого боялась с самого начала. Гена, это рок. Рок!
– Я видел, как они вместе куда-то пошли. Она отдала ему сумку, а он взял ее под руку. А мне приказала идти домой.
– Вот видишь! Видишь, насколько я права.
Он сидел с серым лицом, глядя в пустое небо. И как ни больно было Маринке, она вдруг почувствовала, что ему больнее во сто крат. Ведь она знала Диму каких-то два месяца, а он любил Лену всю жизнь, сколько себя помнил. Он просто не существовал отдельно от нее, она была его частью. Как оторвать от себя свою часть? Ведь истечешь кровью.
Тупик. Они оба в тупике. И выхода нет.
Они посидели молча некоторое время. Потом он встал.
– Завтра придешь в школу?
– Нет, не приду. Зачем? А ты?
– А я пойду. Я же тебе сказал: ее без боя не отдам.
И он ушел. Зато вошла мать.
– Дочка, мне отец все рассказал. Может, сходить к нему, поговорить с его родителями? Он ведь говорил, что любит тебя, – я сама слышала. Может, они на него повлияют?
– Мама, не вздумай! Это ничего не даст. Только унизишь себя.
– Что делать будешь, деточка моя бедная?
– Не знаю. Не хочу завтра в школу идти.
– Не хочешь – не ходи. Все равно скоро каникулы. Уже небось за полугодие все выставили.
– Мне все равно.
– Нет, дочка, так не годится. Или жить, или не жить. Ты ведь не собираешься умирать?
– Хотелось бы. Нет, ты не бойся – руки я на себя не наложу. А вдруг Бог меня за это там накажет.
– Ну и слава богу! А коль собираешься жить, значит, надо заканчивать школу и поступать в институт. У тебя есть две недели каникул, чтобы прийти в себя. Ничего, Мариночка, ты еще найдешь свое счастье. Ты же у меня умница и красавица. Еще встретишь парня получше этого.
– Нет, мама. Не встречу. Больше никого любить не буду. Это слишком больно. Больше не хочу.
– Пойдем ужинать. Ты же целый день не евши.
– Ужинайте без меня. Я лягу.
Мать вышла. Маринка постелила постель и улеглась. Плакать уже не хотелось. Боль в груди тоже прошла, оставив после себя пустоту и отупение. На удивление быстро она уснула.
А Туржанские в тот вечер, наоборот, долго не могли заснуть. Когда, придя с работы, Ольга увидела, что дочь еще не вернулась из школы, она забеспокоилась. Позвонив Гене, услышала именно то, что и предполагала Лена в разговоре с Димой, – что ее дочь отправилась неизвестно куда неизвестно с кем. При этом голос Гены был каким-то придушенным, как будто он заболел фолликулярной ангиной. Но Ольга сразу догадалась, что Гена умирает от ревности и что он чего-то не договаривает. Не может быть, чтоб он просто так отпустил Лену с незнакомым человеком. Нет, тут что-то не так.
– Почему же ты позволил неизвестно кому увести ее? – спросила она.
– Лена меня не стала слушать. Приказала, чтобы я шел домой.
– Может, она знает этого парня?
– Нет, она его не знает. Зато его знаю я. Он подонок!
– Объясни.
– Он два месяца гулял с Мариной, в любви ей объяснялся. Целовался тут – на виду у всех. Лена тоже это видела. А сегодня увидел Лену, – и все! Сразу Марину бросил. А Лена поговорила с ним, и они пошли куда-то. Я видел, как он ее под руку взял. Ольга Дмитриевна, он предатель! Уговорите Лену. Он предал Марину – предаст и ее.
– Хорошо, я разберусь. Лишь бы с ней ничего не случилось.
Ольга подошла к окну и стала ждать. Почему-то тревога отступила. Нет, ее дочь не настолько легкомысленна, чтобы с первым встречным отправиться бог знает куда. Она ее дождется и все выяснит.
Ждать пришлось недолго. Ольга увидела, как Лена и высокий светловолосый парень вошли во двор. На плече у парня была ее сумка с книгами, а сам он держал Лену под руку. По тому, с каким доверием дочь глядела на молодого человека, как пожимала ему руку, Ольга поняла – Генина тревога небеспочвенна.
Потом Лена подняла глаза к окну и увидела мать. Что-то сказав своему спутнику, она быстро вошла в подъезд, влетела в квартиру и, бросив сумку, схватила фотоальбом.
– Мамочка, привет! – Она чмокнула Ольгу и выскочила обратно, крикнув: – Я на минутку! Только фотокарточку отдам.
Ольга увидела, как она отдала парню свою любимую фотографию и вернулась.
– Лена, что происходит? – сдержанно спросила она.
– Мамочка, ты только не волнуйся. Я так счастлива! Он очень хороший! Я тебе сейчас все расскажу.