Одинокие души
Шрифт:
– Потому что он тебя попросил!
– Да, какая к черту разница?! – орет он. – Нужно было связать его, насильно затащить в
машину, нужно было настоять на помощи врачей, тогда он был бы жив!
– Ты не можешь знать.
– Могу.
– Нет! – я втягиваю в себя воздух и сглатываю. – Ты сделал лишь то, о чем он тебя
попросил. Пожалуйста, прекрати себя винить! Пожалуйста.
– Не прекращу! И никогда не успокоюсь. Он мертв, потому что я тупой идиот. Я его убил, я!
С
Затем он грубо отталкивает меня, пинает ногой дверь, сворачивает постельное белье, бросает его в дальний угол комнаты. Хватает рамки и одну за другой разбивает их о стену, выкрикивая имя брата, выкрикивая имя убийцы.
Я плачу, вытираю руками слезы и сгорбленно наблюдаю за тем, как Максим рушит
спальню. Не знаю, что делать. Прошу его остановится, но он не слушает. Продолжает
избавляться от того, что режет сердце, словно лезвие ножа: от воспоминаний.
Я вдруг понимаю, что никакой он не бесстрашный. Он самый обычный парень, который
безумно страдает, потеряв близкого человека.
Когда Максим размахивается, чтобы разбить неприкрытое зеркало, мое сердце взмывает
вверх. Он сжимает руку в кулак, ненавистно смотрит на свое отражение и уже собирается
пустить силу вход, когда я побегаю к нему. Крепко хватаю за спину и прижимаю к себе так
судорожно, что сводит руки.
– Не надо, пожалуйста, не надо…
– Лия…
– Нет, - прошу я, и с трудом поворачиваю парня к себе лицом. – Я не позволю тебе, винить
себя. Не позволю тебе, причинять себе боль, увечья. Ты не виноват в смерти Стаса, слышишь? Не виноват! И пожалуйста, не нужно этого, не надо наказывать себя! Я не могу
вынести твоих попыток сгладить боль, разрушая самого себя. Не могу! Ведь ты мне нужен
Макс, не отдаляйся от меня, не сопротивляйся. Я рядом. Я с тобой! Я никогда не брошу
тебя, слышишь? Я буду здесь, - кладу руку ему на сердце. – Всегда здесь буду. Только не
покидай меня, не делай себе больно! Пожалуйста, не надо!
– Но он умер.
– Он никогда не исчезнет. Он всегда останется в твоих мыслях. Но не позволяй вине отнять
у тебя последние воспоминания. Не позволяй ей взять над тобой вверх!
Парень смотрит на меня. Он тяжело дышит, стискивает зубы, а затем неожиданно
медленно расслабляет руки. Его кулаки разжимаются, плечи стремительно поникают, и, вдохнув большое количество воздуха, Максим без сил оседает, ведя меня за собой.
Испустив болевой стон, парень прижимает меня к себе и начинает плакать. Сильно,
громко. Он трясется, зарывается лицом в мои волосы, шатается, будто находится на улице
в сильный ветер. Несколько раз имя брата срывается
Макс сжимает мои плечи, держится за них так, словно боится упасть, хотя мы и так сидим
на полу.
– Тише, - утопая в слезах, шепчу я. – Я здесь, я рядом…
– Как он мог? – зло спрашивает меня Бесстрашный. – Как он мог бросить меня? Он же
обещал, он же…
Парень вновь вжимается в меня. Я так благодарна ему за то, что он раскрылся для меня.
Что он больше не пытается меня оттолкнуть, что он принял меня в свою жизнь, в свое
сердце. Целую его в шею, в волосы и неожиданно признаюсь:
– Я люблю тебя.
Мы оба замираем. Я пугаюсь своих слов, однако понимаю, что не могу взять их назад. Это
правда, это чистая правда.
– Что?
– Я люблю тебя, - шепотом повторяю я и смотрю в красные, полные боли глаза парня. – И
я всегда буду с тобой. Всегда буду рядом. С этого момента…
– И в вечность, - заканчивает за меня Максим и вновь прижимает к себе. – Я так счастлив, что ты у меня есть, Лия. Так счастлив.
Он больше не плачет, но не решается сдвинуться с места. Вытирает слезы, стесняется
своего вида…
Но я не считаю позорным то, что увидела.
Боль Максима висит надо мной, будто туча, оседает на пол вместе с пылью, отражается в
спасенном зеркале. Её можно почувствовать, просто вдохнув здесь воздух. Все пропитано
страданиями. Все пропитано мукой. И от такого огромного количества боли, руки
опускаются. Голова кружится. Тело немеет. Становится страшно. Чувства должны свести с
ума, если их не выпустить. Так что абсолютно не стыдно дать им волю. Абсолютно не
стыдно быть человеком.
– Пойдем вниз, - тяжелым голосом, шепчу я. – Все ждут.
Макс кивает и слабо поднимается с пола. Он разбит, он так подавлен. Я крепче сжимаю
его руку: пытаюсь передать свою силу и энергию. Но есть ли у меня то, что можно
передать? Кажется, я сейчас сама упаду от недостатка кислорода.
Мы спускаемся, и все люди одновременно впяливают в наши лица свои почти скорбящие
глаза. Хочется кричать от несправедливости. Стас был замечательным человеком, так
почему здесь присутствуют лишь те, кто притворяется? Кто выдумывает боль? Эти
бабушки, и тети… Они заполняют пространство. Хотят перекусить, посплетничать и
вдоволь напиться. Никто из них по-настоящему не скорбит. Никто из них не знал Шрама, как человека, коим он являлся на самом деле.
Я едва сдерживаюсь от того, чтобы не разогнать это стадо по домам. А оно так
заинтересовано. Ведь безумно интересно наблюдать за отцом семейства, который потерял