Одинокие люди
Шрифт:
Дон Луис спокойно и легко рассказывал о трудностях жизни на земле апачей. Он выжил здесь, к югу от границы, предпринимая такие же меры предосторожности, что и Пит Китчен, живущий к северу от нее. У него была своя маленькая армия испытанных и преданных вакерос, каждый из которых был настоящим бойцом.
Разговаривая, дон Луис то и дело поглядывал на Рокку.
– Если вам когда-нибудь понадобится работа, сеньор, - наконец сказал он, - приезжайте ко мне. На ранчо всегда найдется место для вас. У меня есть два человека, которых тоже воспитывали апачи.
– Ранчо у вас хорошее, - сказал Рокка.
– Может в один прекрасный день я приеду.
Друзья ушли спать, а мы с доном Луисом еще долго сидели у него в кабинете и беседовали. Стены комнаты сплошь были заставлены шкафами с книгами в добротных кожаных переплетах, здесь было больше книг, чем я видел за всю свою жизнь, и он говорил о них, о том, сколько они для него значили и чему научили.
– Это мой мир, - сказал дон Луис.
– Родись я в другое время или в другом месте, я бы стал ученым. До меня здесь жил отец, он послал за мной в Испанию, я приехал и не жалею об этом, потому что вижу, как зреет урожай и тучнеют стада, и если я не оставил следов на страницах научных трактатов, как мне всю жизнь хотелось, я оставил их на станицах книги жизни, которая была открыта для меня.
– Когда я смотрю туда, - он махнул в сторону окна, - я чувствую себя молодым. Тружусь не пером и чернильницей, а плугом и винчестером. Мне нравится скакать верхом, жить в постоянной опасности и каждый день создавать что-то новое. Я знаю, как живут и думают апачи. Они любят свою землю так же, как я, и вот теперь он видит, что образ жизни белого человека вытесняет привычный. Самые умные из них понимают, что выиграть в этой борьбе невозможно, потому что не мы разрушаем старые устои, а время. Все меняется. Одни существа уступают место другим, более приспособленным для выживания. Точно так же и нас когда-нибудь вытеснят другие, разрушив наш мир - так уж устроена жизнь.
Каждый из нас так или иначе борется против перемен. Новому будут противиться даже те, кто считает себя самыми прогрессивными, потому что все мы полагаем, что наш образ жизни - лучший.
Я прожил здесь хорошую жизнь, и мне хочется, чтобы она продолжалась как можно дольше, но понимаю, что всему наступает конец. Даже эти книги когда-нибудь исчезнут, но мысли, заложенные в них, проживут дольше. Книгу уничтожить легко, но идеи, которые принял человек, выкорчевать невозможно.
Он помолчал и спросил:
– Вам, должно быть, надоело слушать болтовню старика?
– Нет, сэр. Я вас слушаю и учусь. У нас у всех тяга к учебе... я имею в виду Сакеттов. Наша земля в холмах Теннесси скудная и не дает ничего, кроме самого необходимого. Мы не представляли, как многое нам неизвестно, пока не приехали на Запад.
Я посмотрел на него, и мне стало стыдно.
– Я едва умею читать, сэр, с трудом разбираю слова и их значения. Некоторые откапываю, словно койот кролика. Вот сейчас гляжу я на ваши книги, сэр, и думаю, сколько нового они могли бы мне рассказать.
Я встал, потому что внезапно почувствовал, как навалилась усталость.
– Моими учебниками были горы, - сказал я.
– А также пустыни, леса и прерии. Теперь должен учиться, читая книги.
Дон Луис тоже встал и протянул руку.
– Каждый из нас учится по-своему. Возможно, нам стоило бы поделиться знаниями. Спокойной ночи, сеньор.
Выйдя из дома, я подошел к воротам, чтобы подышать прохладным ночным воздухом. У стены недалеко от меня тлел огонек сигареты.
– Как дела?
– спросил я на испанском.
– Хорошо, сеньор.
Вакеро держал сигарету в кулаке. Он наклонил голову, чтобы не показываться над стеной, и глубоко затянулся. Огонек ярко разгорелся и опять потускнел.
– Мы не одни, сеньор. Ваши друзья - и наши тоже - ждут там, за воротами.
Значит, индейцы нашли нас. Что ж, в Соноре наступают веселенькие времена.
Повернувшись, я направился обратно в дом. Дон Луис как раз выходил из своего кабинета.
– У вас много лошадей?
– спросил я.
– Столько, сколько вам понадобится, - заверил он.
– Вы можете дать нам по три на каждого? Сейчас я не могу вам заплатить, но...
– О плате не может быть и речи, - прервал он.
– Ваш брат - муж внучки моего старинного друга. Лошади в вашем распоряжении.
– Он внимательно посмотрел на меня.
– Что вы собираетесь делать?
– Ваш вакеро сказал, что индейцы поблизости. Думаю, он прав, поэтому нам остается только бежать. Будем менять лошадей, не останавливаясь, может быть удастся удрать.
Дон Луис пожал плечами.
– Может быть. Скажу, чтобы лошадей приготовили к рассвету.
– За час до рассвета, - сказал я, - и спасибо вам.
Глава двенадцатая
Лошади были готовы, мы запрыгнули в седла, дети с нами. Люди дона Луиса на всякий случай рассредоточились по стенам, чтобы прикрывать наш отход. Конь подо мной гарцевал, ему не терпелось тронуться в путь, но я обернулся к Дорсет. В смутном полумраке рассвета ее лицо казалось бледным, глаза необыкновенно большими. Наверное я и сам выглядел так же.
– Видите вот ту высокую сосну?
– Я показал направление.
– Скачите к ней, скачите изо всех сил. Индейцы близко, но лошадей они ставят вдалеке от засады. Если повезет - прорвемся, прежде чем они успеют выстрелить хотя бы пару раз.
Шестнадцать вакерос стояли у стен, изготовив винтовки к бою. Еще несколько человек ждали у ворот, готовясь распахнуть их.
Дон Луис подошел ко мне, протянул руку, и я пожал ее.
– Vaya con Dios, amigo2, - сказал он мрачно и махнул рукой людям у ворот. Те стали поспешно растаскивать створки.
Мы промчались через ворота, и в этот момент все шестнадцать вакерос выстрелили. Одни выбрали себе цели, другие палили по возможным укрытиям апачей.
Во главе скачущей во весь опор кавалькады летели мы с Испанцем Мэрфи. Я заметил, как из-за кустов поднялась темная фигура индейца и уже навел револьвер, но конь сбил его грудью, и тот покатился по земле. Чья-то лошадь затоптала его, и вот мы уже несемся позади засады, а вакерос из-за стены ранчо стреляют в индейцев, которых мы выманили из укрытий.