Одинокий медведь желает, или партия для баса
Шрифт:
Чего нельзя было сказать о двухметровом бородатом ребеночке. Лет так… навскидку — восемнадцати или девятнадцати. Ребеночек рассматривал Сергея примерно как молодой бычок тореадорский плащ. Красный-прекрасный. Вот прям ща начнет рыть землю копытом.
— Ма! — смущение снова превращалось в злость, похоже, Карина чуть передержала паузу.
Хотя…
— Я уже шестнадцать лет ма, — отрезала она хмуро и обернулась к Сергею. — Познакомься, это мой сын Денис.
Зеленые глаза (и алые скулы) полыхали… ага. Вполне себе мелодраматическим
Сергей кивнул и чуть заметно улыбнулся, этой улыбкой говоря: все нормально, я с тобой.
— А это Сергей, — обернувшись к сыну, сделала она программное заявление.
Вот правда. Сергей даже загордился ее выразительностью. Столько сказать одним именем! И что она не собирается его стеснятся, и отказываться не собирается, и вообще она тут мама, и ей решать — будет какой-то мужчина в ее жизни или не будет, и что вот этого конкретный Сергей — будет, еще как будет, а кто не согласен — сам себе злобный Буратино.
Он не выдержал, протянул руку и кончиками пальцев, осторожно и нежно провел по алой щеке. А Карина едва заметно подалась его руке навстречу.
Двухметровое дитя злобно засопело.
Сергей это проигнорировал. Детям свойственно сопеть, на то они и дети. А он — нет. Давно уже не ребенок. Поэтому он спокойно протянул руку:
— Сергей.
— Денис, — через долгую паузу и многообещающий взгляд Карины протянул руку ребенок.
— Ну вот и познакомились, — облегченно выдохнула Карина.
Сергей — тоже. Самый острый момент пройден, дальше будет проще.
Правда, Денис, который Платонович — что за Платон такой, надо будет аккуратно разведать — так не считал.
— Мама, — потребовал он. — Мне надо с тобой серьезно поговорить.
— Даже так? — нахмурилась Карина. — Сереж, извини.
«Извини моего мелкого придурка, я сама с ним разберусь», — вот как это звучало.
— Я пойду плавать, — кивнул Сергей, мимоходом скользнул губами по щеке Карины и зашел в воду с твердым намерением слегка охладиться, а потом популярно объяснить двухметровому капризному младенцу всю диспозицию.
И ровно за мгновение до того, как нырнуть, услышал за его спиной обиженный детский бас:
— Мам, ну… а как же папа?!
Сергей едва не захлебнулся горькой водой. Выручило тренированное, привычное ко всякой эмоциональной чертовщине тело. Оно само вынырнуло, само выплюнуло воду, само вдохнуло…
В ушах гудело, булькало и грохотало. Перед глазами туманилось. Весь мир как-то отдалился, стал немного нереальным…
Как в чертовой дешевой мелодраме с адюльтером.
Влип. Вляпался, можно сказать.
Влюбился, как мальчишка, в замужнюю женщину, умудрился планов настроить — на тайгу, на сопки и свою берлогу, на «вместе в горе и радости».
Приду-урок! Она же ясно сказала: что было в Сочи, остается в Сочи. Куда яснее-то.
Вот пусть и остается. В Сочи. А он пойдет и скажет Льву больше человеческое спасибо за чертов чес. И предложит еще пару клипов снять. А если останется свободный день, то возьмет ружье и пойдет стрелять последнего медведя в горах Кавказа. Назовет его Платоном и пристрелит. Зверски. За то что ему, Платону, повезло жениться на рыжей бестии — а Сергею не повезло. Опоздал.
Когда он, уплыв подальше от пирса — чхать он хотел на волны, и не в таком море плавал! — вышел на берег, мимолетно подумал: муж не стенка, можно и подвинуть.
И тут же показал себе кулак. Кулачище.
Вот только он еще женщин из семьи не уводил! Ладно бы просто муж, но у них же сын. И вообще. Измены это как-то… Ну не сможет он ей доверять. Просто не сможет. Слишком хорошо знает, как это бывает. На Артура вон насмотрелся по самое не могу, и не надо ему такого вот. Ради такого вот и дергаться не стоит.
Наверное.
Шагая босиком по узенькой улочке, он убеждал себя: не стоит. Вот просто не надо. Как бы ни было хорошо с ней. Как бы не трепыхалось в груди. Сколько бы примеров отличных вторых браков не всплывало.
Дешевая мелодрама с адюльтером — это не его. Вот просто не его.
С этой мыслью он дошел до их… уже не их, уже — только ее, домика. С ней же вымылся под холодным душем. Соль, пот, лишние воспоминания.
Ее запах…
С запахом было сложнее — душ его не взял. Тут все пахло ей. Ими двоими. Их безумной и прекрасной ночью.
Чхать.
Он покидал в сумку свои вещи. Оделся. Написал хозяйке записку: я съехал, аванс возвращать не надо. Вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь. И…
Попал в эпицентр очередной, мать ее, мелодрамы. В ролях были Карина (злая, как черт, растрепанная и злая, как тысяча чертей); бородатый ребенок по имени Денис (обиженно наступающий на мать) и некто в белом костюме, гладкий и самоуверенный настолько, что за километр видать — политик. Судя по высокому росту и темно-шатенистой курчавой масти, это и был Платон. Счастливый отец семейства, совершенно не выглядящий счастливым.
Вообще Сергей принципиально не слушал, что они там друг другу втирают. То есть Платон втирает, ребенок поддакивает и сопит, а Карина — шипит, как разъяренная кошка.
Отвратительно. И Сергея это не касается. Вообще никак. Совсем!
На самом деле он невольно замедлил шаг в подспудном ожидании… ну, он давно потерял невинность в плане мелодрам, и сейчас мог навскидку дать десяток самых вероятных сюжетных поворотов. Одним из них было физическое насилие. Вот такие, лощеные и сладкоречивые, особенно часто бывают суками, бьющими слабых. Когда никто не видит, разумеется.