Одинокий медведь желает, или партия для баса

Тур Тереза

— Сюда его. Сразу.

И вылетел на сцену — работать, негры, работать. Стараясь не думать, что там такого могло произойти. И… байк… Черт.

— Серый, — в паузе бросил на него недовольный взгляд Лева, который терпеть не мог, когда кто-то смел отвлекаться от процесса. — Мы тебя теряем. Пой, урод!

Одними губами, разумеется — не в микрофон же орать к вящей радости заинтересованной публики.

— Здесь я, — кивнул Серый и в самом деле вернулся в шоу.

Почти.

Все равно в голове тревожным набатом билось: Карина. Карина.

Что случилось с Кариной? Только бы жива. Только бы… И этот… байкер…

— А теперь для вас, дорогие жители и гости славного города Геленджика, мы споем песню, посвященную… — очаровывал и так очарованную публику Лев.

А Серый тревожно — и не снимая радостной улыбки с лица — всматривался в темный зал. Ни черта не видно. Может, Дениска уже приехал? Откуда у него байк, кстати? Темно, дорогая горная… И что, черт возьми, с Кариной?!

— Утомленное солнце… — вступил Артур.

Серый подхватил. Сначала — мелодию, а затем и Ваньку. Сбацали страстное танго — Бонни был бы доволен. Публика неистовствовала. Ванька сиял, парни — тоже, зал сверкал вспышками, на последнем куплете на сцену выпустили двух смущенных и радостных дам из публики — Серый и Ванька станцевали с ними, расцеловали ручки, сфотографировались под гром оваций.

На сцену летели цветы.

Квартет, обливаясь трудовым потом, кланялся.

Публика требовала бисов.

Лев что-то проникновенно вещал в микрофон на тему прекрасного города, волшебной публики. В общем, «какой чудесный день, какой чудесный пень, какой чудесный я и песенка моя».

А Серый отсчитывал секунды до момента, когда можно будет удрать. Что бы там ни приехала сказать Дениска — наверняка ничего хорошего. Так что сразу на байк и в Сочи. Лишь бы только не в морг.

Боже. Пожалуйста. Только не в морг.

Где его чертов телефон?! Хоть позвонить мальчишке, узнать! А где он возьмет его номер?..

— Маша! — выцепил он прямо перед сценой дочь Олеси.

— Уже! — крикнула она, еле переорав гудящий зал. — Идет!

Серый сорвался с места, наплевав на публику, на парней, на все.

Карина. Карина. Карина!

— Куда?! Бисы! Стоять! — дернулся за ним Лев.

— Втроем работайте, — отмахнулся Серый и припустил за кулисы, к служебному входу.

Буквально столкнулся с бледным, почти зеленым парнем. Даже его щегольская бороденка, и та поблекла. Девчонку с двумя мотоциклетными шлемами, околачивающуюся за его спиной, едва заметил, даже не кивнул — не до того. Схватил пацана за плечи.

— Что? Что стряслось?!

— Мама, — прошептал пацан. — Она у них.

— У кого? — спросил Сергей, считая про себя до десяти, чтобы не орать от страха и бессилия. Потому что до Сочи пара сотен километров. На дворе непроглядная южная ночь. И… — Маша, где мой телефон? У кого Карина?!

— У отца дома, там дед приехал… — сбивчиво начал пацан рассказывать про уродского Зуброва, про подставу с наркотой, про «уезжай, я все сама решу».

Сергей сжал кулаки. Сама она решит. Конечно, сама! Ох, Рыжая Бестия, в какое же дерьмо ты влипла! И я хорош, наплевал на скота по имени Платон, не принял всерьез, не подумал, что за Зубровым-недоразумением стоит Зубров-старший, мерзавец старый и опытный.

Черт. Черт!

Но хоть жива. Главное — жива. Остальное поправимо.

— Спокойно, пацан, — с уверенность, которой вовсе не ощущал, Серый сильнее сжалимает плечи паникующего мальчишки. — В эту чушь никто не поверит. У Карины регистратор, видно, кто и что подложил. Спокойно.

— Они дома в сумку сунули. И сумку в багажник, — покачал головой пацан. — Неважно. Они маму забрали! Я слышал, что-то про фотки какие-то…

Он болезненно скривился, дернулся, словно не мог устоять на месте.

Серый — тоже. Какой тут стоять, когда уроды что-то делают с Кариной! Фотки… компромат, что ли, снимают? Чтобы не вздумала сбежать? Лихие девяностые, мать их! С ума посходили совсем, такой беспредел устраивать!

— Так. Фотки — ерунда. Главное, Карина жива и здорова. Ты понял? Все хорошо, пацан. — Успокаивая мальчишку, Серый оглянулся вокруг. Где Маша, где телефон? Опять увидел юную байкершу, которая шкурила по трассе среди ночи. — Спасибо тебе, — кивнул ей Серый, изобразил ободряющую улыбку.

Хорошую такую. Профессиональную. Девчонка слабо улыбнулась в ответ.

Еще б самому поверить, что все хорошо.

О, Маша!

— Держи, — она протянула телефон.

Где-то далеко и уже совершенно неважно бесновался зал, не желая отпускать любимцев. Там же, далеко, парни втроем завели про синее платье и шашлычок под коньячок. Стандартный курортный бис.

Хорошо, когда точно знаешь, что делать.

А что делать ему?! Впрочем…

Что-что.

Звонить Олегу. Вызывать ядрену, мать ее, авиацию.

— Маш, позаботься о девочке. Накормите там, спать уложите.

— Я с вами поеду! Меня ждут! — попыталась противиться юная байкерша.

— Дождутся. Утром. Живую. Ясно? — рявкнул Серый.

— Ясно! — невольно отшатнулась она.

— Маша, под твою ответственность. Черт… не отвечает… — пробормотал он под нос, глядя на мигающий исходящий вызов «Рыжая Бестия».

Ожидаемо. От того не менее погано. Ладно. Теперь — Олег.

— Слушаю, — с какой-то странной интонацией ответил Томбасов, сразу, словно держал телефон в руках. На фоне слышался звук автомобильного мотора: Томбасов куда-то ехал.

— Олег, нужна твоя помощь. Карина… — У Серого вдруг пропал голос, вместо баса — стало хриплое шипение. — Карину забрали…

— Карину, — Томбасов перешел на деловой тон. — Кто? И что ты хочешь от меня?

— Зубров-старший. Организовал подставу…

Серый сам удивился, как коротко и четко все вышло рассказать. Словно Петр Иваныч докладывал, а он сам наблюдал со стороны.

— То есть ты мне предлагаешь поссориться с бывшим депутатом Госдумы. Влиятельным, между прочим, человеком. Крайне злопамятным.