Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром
Шрифт:
…Любая дорога кончается, как и любая жизнь, и, когда обернешься назад, кажется неважным, что там было на ней, что видел и что испытал, и сколько длилась она. Грустно только, что кончилась. Не зря ведь римляне придумали афоризм: «Виа эст вита». Если вдуматься, смыслов в нем больше, чем два.
Город возник на горизонте, будто гигантский террикон. Или, можно сказать, муравейник. Потому что представлял он собой в полкилометра высотой и километра три в окружности, единый массив слепленных друг с другом кубов, параллелепипедов, полу- и четвертьсфер. Позже выяснилось, что основу города составила гора-лакколит, сплошь застроенная от подошвы до вершины, а внутри источенная
Населяло город около двух миллионов квангов. Правда, название это имело отношение в основном к простолюдинам, а там были еще рафиринги, ранхаги, райнилайяривуни, амбухиманги и еще бог знает сколько чинов, классов и званий. Земляне по здешней табели о рангах приравнены были к амбинантасиндрану, что приблизительно означало нечто вроде дворян, род которых насчитывает не менее двухсот, но и не более пятисот лет, в звании между полковником и генерал-лейтенантом, допускаемых к особе императора нерегулярно, но и не нуждающихся в специальном на это разрешении, носящих одежду пяти верхних цветов, имеющих право жениться в пределах трех ближайших каст, обладать женщинами семнадцати определенных разрядов, а также имеющих еще кое-какие привилегии.
Немного сложновато на человеческий, точнее — на европейский взгляд, но здесь ориентировались в таких вопросах инстинктивно. Как старый армейский прапорщик в должностях, званиях и реальном авторитете офицеров своего полка.
Короче, приняли землян хорошо. В положенное время приняли их должностные лица подобающих рангов. Состоялись официальные переговоры, в ходе которых администраторы и военные эксперты определили статус и условия пребывания в столице гостей с далекой, но дружественной Земли.
Идею о множественности обитаемых миров аборигены приняли спокойно, хотя Новиков по некоторым признакам предположил, что смысл в эту идею местные дипломаты вложили собственный. Не столько — астрономический, сколько духовный.
Как космонавтов XXIII века в первый момент удивило спокойствие людей века двадцатого, без ажиотажа воспринявших факт их встречи, так сейчас Новикова с товарищами поставил в тупик равнодушный прагматизм хозяев города. Ну хорошо, мол, вы приехали, мы вас приняли и признали за равных себе, подтвердили ваши права и привилегии, теперь посмотрим, какая от вас может быть польза. И только. Никакого интереса к Земле, ее истории, местоположению, к способу, каким люди здесь оказались.
— Или они ко всему привычны, или у них это норма поведения, — говорил Новиков за ужином. — Многие земные народы тоже считают неприличным проявлять интерес к гостям…
— Возможно, что мы им действительно безразличны. Своих забот выше головы. Я тут побродил немного по городу, даже жутковато делается: действительно муравейник, — ответил Шульгин.
Изнутри город действительно производил угнетающее впечатление. Казалось, земная геометрия не имела тут никакой силы. У кого хватило бы воображения представить огромный клубок перепутанных лент Мебиуса? Вот такое устройство имела столица. Только на слово можно было поверить Сехмету (который, обретя титул переводчика, причисленного к генеральному штабу, вознесся из лейтенантов чуть ли не в полковники), что в городе есть какая-то планировка, что имеют физический смысл слова «этаж», «уровень», «горизонт», «улица»… Месяцами, да что там — годами можно было бы бродить по этому городу, оказываясь то на самом верху, то глубоко в недрах, выходя на галереи, повисшие над бездной, с которых открывались необозримые снежные просторы, и вновь оказываясь в лабиринте то узких, то широких коридоров, в которых жили, трудились (над чем?), развлекались и, наверное, умирали жители города, большинство которых никогда в жизни не выходило за пределы городских ворот. Титанические паровые машины снабжали столицу энергией, теплом, водой, приводили в движение станки, эскалаторы, ленточные транспортеры для перевозки людей и грузов, обеспечивали принудительную вентиляцию помещений, погребенных под сотнями метров камня.
Но в чем смысл жизни валгалльцев, оставалось для землян непонятным. Большую часть времени они проводили в беседах с экспертами. Шульгин с военными инженерами занимался дирижаблями — единственной, пожалуй, отраслью, в которой землянину разобраться не представляло труда и где он мог внести эффективные рацпредложения. Новиков безуспешно пытался понять способ производства, производственные отношения и систему государственной надстройки. Попутно изучал искусства: музыку и танцы. Художественной литературы здесь не существовало, живопись имела лишь прикладной характер и применялась при украшении помещений орнаментами и цветными пятнами, почему и не заинтересовала Берестина. Алексей, подружившись (так, по крайней мере, ему казалось) с ранхаги Разафитриму, высокопоставленным генералом, остро полюбившим виски ВАТ-69, пытался понять суть и смысл войны, и самое главное — что же из себя представляет враг. Ведь с точки зрения земного офицера невозможно представить что-нибудь более дикое, чем трехсотлетняя война неизвестно с кем, за что и почему.
Но как и Сехмет, генерал не знал о противнике практически ничего. Враг начал продвижение со стороны моря, использует большие железные машины, внутрь захваченной им территории проникнуть невозможно ни по земле, ни по воздуху; в плен противник не сдается, живьем его никто никогда не видел, что ему нужно — неизвестно. Когда Берестин рассказал о поле смерти, обнаруженном Левашовым, ранхаги очень заинтересовался. Оказывается, лет пять назад большой отряд войск из соседнего вассального города отправился на рекогносцировку вдоль большой реки и исчез бесследно.
— Нет, это черт знает что у вас делается! — вышел из себя Берестин. — Исчезла целая дивизия, и никто за пять лет не поинтересовался, что с ней и как!
Разафитриму тонко улыбнулся.
— Почтенный Алексей не понимает… Если бесследно пропала такая мощная группа войск, то посылать туда же меньшую силу бессмысленно, а большую — опасно. Вдруг и ее постигнет та же участь?
— Теперь я одно понимаю — вы эту войну проигрываете. Это точно. Где вас учат? Вы знаете, что такое разведка? Войсковая, стратегическая, агентурная?
— Если любезный амбинантасиндрану Алексей не откажется рассказать, я буду знать.
Берестин непереводимо выругался. Начинать здесь, похоже, надо с нуля.
Оказалось, однако, что начинать уже поздно.
Началось очередное наступление врага. И отличалось оно невиданным ранее размахом. «Ракообразные» ввели в дело раза в три больше боевых машин, чем когда-либо.
— Мы отступаем и несем большие потери. Если не удержим перевал, будет очень плохо, — сообщил Сехмет.
— Далеко ли до перевала? — спросил Берестин.
— По-вашему — километров пятьдесят…
Пришлось собрать военный совет.
— Надо выйти на «Леопарде» к линии фронта и посмотреть самим, что почем, — предложил Шульгин.
— Посмотришь, а дальше? — спросил Новиков.
— А дальше видно будет…
— Стратег, — с подчеркнутым уважением произнес Берестин.
— Ну а что же — здесь сидеть и ждать, когда наших друзей на фонарях вешать начнут? Глядишь, и сами сбежать не успеем…