Одиссея мичмана Д...
Шрифт:
Был конвоир-стрелок, коми. Он когда-то плавал сигнальщиком и потому, узнав, что я моряк, разрешал мне многое из того, что нико му бы не разрешил.
Урки хорошо относились. Из лагерного люда они уважали толь ко врачей и моряков.
Думаю, что из всей нашей арестантской пятерки я выгреб лишь потому, что не падал духом и не опускал рук. Жил верой, что спра ведливость рано или поздно свое возьмет. И не гнушался никакой работы. Вот и весь секрет.
Вызывает командир батальона ВОХР: «Вы плотник, Пышнов?» «Да», – отвечаю не моргнув глазом. «Сможете нам в казарме второй пол настелить?» – «Смогу». Подумал, прикинул как лучше и… на стелил.
Потом пришли токарные станки в мастерскую. Надо их на фун дамент ставить. А как? Взял учебник, полистал. Кое-что вспомнил из сопромата. Поставил. Стали баню строить. Котел, трубы. Тоже ведь по нашей, корабельной, части. Смонтировал. Все-таки в Морском корпусе нас неплохо учили, да и техники до черта было: мины, тор педы, электромоторы, приборы…
Вершиной его лагерного инженерного творчества был «пароход», который он построил из подручных средств. Весенний паводок зато пил дороги, и лагерь оказался отрезанным от Большой земли. Сотни людей остались и без того скудного лагерного хлеба. Надо было срочно наладить подвоз продовольствия. Вот тогда-то Пышнов и предложил поставить на баржу мотор от старого трактора-«фордзона», а к нему приделать что-то вроде гребных колес. И ведь двину лось же это «чудо XX века» по бурливой реке! На «мостике» гибрида стоял Пышнов. Что это было – взлет его лагерной судьбы или гри маса морской фортуны?
Слух о зэке-моряке, который все может, прошел по всем лаг пунктам зырянского «архипелага». Его заказывали, его привозили, он налаживал, строил, изобретал… В 1945-м кончился срок. Дальше должна была быть ссылка. Однако местное начальство не захотело лишаться бесценного спеца, и Пышнова оставили в Ухте. Главку «Востокнефтедобыча» нужны были не только дешевые рабочие руки, но и даровые инженерные «мозги», по злому року (и на счастье главка) потерянные морским ведомством. Пышнова бросили в прорыв на совершенно новое для него дело – бухгалтерское. Автотранспорт ная контора Ухтинского комбината срывала все плановые показа тели…
Профессора Морского корпуса очень удивились бы, узнав, что подготовленные ими штурманы обращаются на сухопутье в клас сных экономистов. За несколько месяцев Пышнов сумел пере строить работу конторы на совершенно новый лад, тот, что сейчас зовется хозрасчетом. Это в конце сороковых-то! Это в системе-то НКВД!
Дела ухтинских транспортников быстро пошли в гору.
В награду выдали Пышнову огородный участок и мешок семен ного картофеля. Все это было весьма кстати, так как Александр Александрович женился.
Нина Ивановна Сперанская, первая любовь, первая жена, погиб ла в поезде, разбомбленном под станцией Инза. Никто ему о ее гибе ли не сообщил, узнал о том случайно, вскоре после войны. Судьба даровала ему крестьянскую девушку из далекого сибирского села, работящую, заботливую, и тоже Нину Ивановну. На Север она при ехала по комсомольскому призыву, работала землекопом в кот ловане.
В 1957 году, после полной реабилитации и операции по удалению больного легкого (подплав и Север сделали свое дело), Пышнов уехал доживать свой век на родину жены – в село Иртыш.
Рельсы судьбы, грозно лязгнув в тридцать восьмом, перескочили на новые стрелки бесповоротно.
Нина Ивановна подарила ему двух дочерей (ныне обе – врачи в Ленинграде). Более того, она подарила ему долголетие, вторую жизнь, полную душевного покоя и такой нужной человеку близости к земле, реке, всему растущему и цветущему вокруг. Она и сейчас души не чает в своем необыкновенном муже.
Здесь, на берегу Иртыша, Пышнов открыл в себе еще один та лант – талант земледельца, овощевода. Как и все наплававшиеся моряки, он с головой ушел в мир цветов, зелени, плодов. Поверить в то, что он выращивает в этом суровом краю дыни, помидоры, перец, баклажаны, можно, лишь увидев все это в руках гордого сеятеля. Селекционеры-сибиряки ведут с ним разговор на равных, слушают его советы, просят выслать семена. И никто из них не подозревает, что имеет дело не с агрономом, а с питомцем Морского корпуса. Сам Пышнов об этом никогда не забывает.
По старой штурманской привычке он каждый день записывает в разграфленную тетрадь «гидрометеоусловия»: температуру, силу и направление ветра… Он и на ночное небо поглядывает штурман ским глазом, привычно выискивая родные навигационные звезды, будто сверяет по ним ход своей долгой жизни.
В канун 300-летия русского военного мореплавания от флота, ходившего под Андреевским флагом, в строю остался один корабль – спасатель подводных лодок «Волхов» (ныне «Коммуна»), а в живых один моряк – последний гардемарин Морского корпуса Александр Александрович Пышнов.
Последнюю страницу истории «гнезда Петрова» – Навигацкой школы – закроет на брегах Иртыша потомок петровского же кора бельного плотника. На тот случай приуготовлен Пышновым вместе с парадным костюмом и белый флаг с косым синим крестом, сши тый из простыни.
Последняя справка в «деле Пышнова» – из Прокуратуры СССР; сухие строки бесстрастно извещают, что все приговоры и поста новления отменены «за отсутствием состава преступления». Точ ка. Но чего-то не хватает в этом документе… Не хватает столь обычных в официальной переписке слов в конце: «с уважением». Более того, «с глубоким сочувствием и извинением». Четвертушка желтеющей казенной бумаги с текстом не более, чем в телефонном счете.
После реабилитации Пышнову выплатили два оклада по его последней флотской должности. Не хочется думать, что именно так оценило советское государство, наше общество все безвинно пережитое этим человеком.
Не хочется… Но именно так оно и вышло.
Глава десятая
ПОДВИГ ТРАЛЬЩИКА «КИТОБОЙ»
Была в жизни Пышнова еще одна тайна, о которой он не стал распространяться и о которой я узнал совершенно случайно. Возможно, именно она, эта тайна, открытая чекистами в тридцатые годы, и стоила комбригу свободы, а не его мифическая связь с маршалом Тухачевским. Но и в этом случае он совершенно безвинно принимал свой лагерный крест: уж если сын за отца не ответчик, как лицемерно декларировали «органы», то уж зять за шурина и подавно. Однако слишком велика была ненависть «энкаведешников» к брату жены Пышновой (тогда еще первой и единственной) Нине Ивановне Сперанской – мичману царского флота Владимиру Ивановичу Сперанскому.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА.
Владимир Иванович Сперанский родился в 1893 году. После выпуска из морского корпуса в 1915 году начал службу вахтенным начальником на крейсере «Баян». После октябрьского переворота остался на службе в красном Балтийском флоте, командуя тральщиком «Китобой», который входил в состав 3-го дивизиона сторожевых судов.
Чем же так насолил выпускник Морского корпуса 1915 года большевистской власти? Насолил ядреной морской солью – увел из Красного флота к белым боевой корабль – тральщик «Китобой». Впрочем, сделал он это не в одиночку, а с согласия всей команды.