Одиссея "Варяга"
Шрифт:
Но за любое веселье рано или поздно приходится платить. Сейчас настал час оплачивать счета для "Авроры". Несмотря на то, что из тройки "сестер богинь" она была самой молодой, быстроходной и удачно построенной, от "Идзумо" она уйти не могла. Хотя на деле паспортное превосходство в три узла "Идзумо" и оказалось завышено почти в два раза, для догона хватило и этого. Спустя примерно час после столь удачного прохода через кучу спасающихся бегством транспортов восьмидюймовые снаряды стали настигать "Аврору". Еще через полчаса противники сблизились до расстояния, приемлемого и для действия орудий калибра шесть дюймов. "Аврора" получила первое попадание и, немного изменив курс, ввела в действие все орудия левого борта.
Прошел еще час... И к его исходу от чистенькой, новенькой "Авроры", почти ничего не осталась. Менее месяца назад "Аврора" была перекрашена из светлой средиземноморской окраски в стандартный для кораблей ВОКа шаровый цвет. Сейчас крейсер постепенно, по мере выгорания краски в местах пожаров, менял цвет на пепельно-серый. Во время борьбы с огнем в батарее погиб старший офицер крейсера кавторанг Небольсин. Были убиты осколками в боевой рубке лейтенанты Лосев и Старк. Кроме них по кораблю погибших было уже около пятидесяти нижних чинов и шесть офицеров...
Боеспособность крейсера стремительно падала. Из пяти орудий левого борта могли вести огонь два. На месте кормового орудия осталась только огромная дыра в палубном настиле - японский восьмидюймовый снаряд попал в беседку с зарядами. Но все это не поколебало решимости Засухина продолжать бой. Крейсер еще был на ходу, множественные попадания на удивление пока никак не повлияли на скорость и управляемость. И пока "Аврора" еще могла наносить противнику урон, о том, чтобы топиться, думать было преждевременно.
Самолично переложив руль право на борт, с мостика на подмену прислуги орудий левого борта уже были отправлены все рулевые и сигнальщики, кроме одного легкораненого, Засухин ввел в действие орудия правого борта. От дальномера Барра и Струда, снятого с "Рюрика", и всего три недели назад установленного на крыше штурманской рубки, остались только бесполезные две трети, ибо часть его базовой трубы была начисто срезана и унесена за борт осколком попавшего в фор-марс снаряда. Родной "авроровский" дальномер, переставленный во Владивостоке с фор-марса на кормовую надстройку, был разбит близким разрывом шестидюймового снаряда еще в конце первого получаса боя.
Но вскоре упорно сокращавший дистанцию "Идзумо" приблизился к русскому крейсеру на 25 кабельтов. Воспользовавшись этим, на левое крыле мостика выскочил лейтенант Дорн. Через минуту-другую он уже азартно крутил верньеры микрометра, поминутно выкрикивая дистанцию до цели. Конечно, от организованной наводки и единого управления огнем остались одни воспоминания, каждое орудие теперь вело собственную войну, но и такая стрельба иногда давала свои плоды. Вот, от попадания вздрогнула носовая башня японского броненосного крейсера. На головы комендоров, на казенники и затворы, и даже вниз, в линию подачи, посыпалась стеклянная крошка от разбитых лампочек и оптических приборов управления стрельбой. Неудивительно, что снаряды ее орудий стали ложиться неприемлемо далеко от цели, и спустя десять минут изменять курс и становиться бортом к противнику пришлось уже командиру "Идзумо". За упрямого русского принялись артиллеристы кормовой башни и казематных шестидюймовок. Но это изменение курса японца и его новая пристрелка для "Авроры" были лишь отсрочкой неминуемой гибели.
После очередного взрыва на борту, у ватерлинии, из низов прибежал посыльный, с известием о медленном затоплении средней кочегарки, и что "минут через десять придется заливать топки в ее котлах, а то рванет". Снижение скорости до 15 узлов, вызванное через четверть часа падением давления пара, вскоре позволит японцам подойти на убойные 20 кабельтовых, и, значит, время жизни "Авроры" теперь измерялось уже не часами, а минутами.
– Кто-нибудь, найдите мне минных офицеров, или хоть кого, кто вообще уцелел из минеров! Мне нужен рапорт о боеспособности минных аппаратов!
– проорал выскочив из боевой рубки, испещренной множеством попавших осколков Засухин, - На баке! Пошлите посыльного вниз, в лазарет, пусть скажет докторам, чтобы готовились к спасению раненых. Бегом!
– А ты, братец, - обратился командир к ожидавшему ответа кочегару, настолько жадно глотавшему свежий воздух, что Анатолий Николаевич невольно подумал, - "воистину перед смертью не надышишься", - Скажи своим, чтобы, как зальют топки, если воду не удержите, пусть идут в лазарет и помогают вытаскивать раненых наверх. Самим им не выкарабкаться, когда мы кингстоны откроем. Ну, давай, беги скорей, с богом...
Перекрестившись, Засухин закрепил штурвал обломком переговорной трубы и, поправив на голове фуражку, вновь вышел с рупором на мостик. Окинул горестным взглядом свой избитый крейсер, мельком взглянул в сторону почти неразличимого за дымом японца, и набрав полную грудь воздуха, попытался оповестить команду, по крайней мере, тех, кто мог его услышать, о принятом окончательном решении:
– Братцы! Товарищи мои! Вы до конца выполнили свой долг! Нам осталось только показать желтобрюхим макакам, как гибнут русские моряки! Как только мне доложат, какие минные аппараты у нас еще боеспособны, я пойду на японца. Если он сдуру не отвернет - мы попробуем подорвать его минами. Если у него хватит мозгов, и он начнет отходить...
– Вашбродь, япошки отворачивают, - неожиданно перебивая командира, раздался с крыши посеченной осколками и лишившийся всех оконных стекол ходовой рубки, удивленный голос последнего оставшегося на ногах сигнальщика Михайлова, держащего бинокль левой рукой. Правая, перебитая осколком полчаса назад и перетянутая веревкой для остановки кровотечения, безжизненно висела вдоль тела.
– Куда отворачивают, становятся к нам другим бортом? Неужто мы им настолько повыбили артиллерию на левом?
– Засухин прильнув к биноклю, впился глазами в далекий дымчато-серый силуэт...
– Никак нет, вообще отворачивают, уж кормой к нам стали... Бегут от нас, стало быть...
– ответил сам ничего не понимающий матрос.
Под ликующие крики уцелевших комендоров и марсовых, их командир оторопело наблюдал, как развернувшийся японец полным ходом уходил на восток. И только очередное попадание восьмидюймового снаряда, ополовинившего кормовую трубу "Авроры", заставило его вернуться в рубку, избавив от неожиданного оцепенения. Как и Рейн несколькими часами раньше, Засухин не сразу понял, что делать с лотерейным билетом, на котором оказалось написано слово "Жизнь"...
Час спустя "Идзумо" окончательно исчез за начинающим темнеть горизонтом. Счастливое избавление было настолько непонятно офицерам "Авроры", что с четверть часа на ее мостике не предпринимали почти ничего осмысленного, кроме приказа оставаться на курсе, уводящем ее в противоположную от японца сторону.
А спустя еще сорок минут, там, куда ушел вражеский броненосный крейсер, небо озарилось далеким, но очень мощным взрывом. Все моряки на верхней палубе "Авроры", занятые растаскиванием обгорелых завалов, и спешным ремонтом не до конца угробленных орудий, как по команде уставились на восток. Что могло рвануть так, чтобы вспышка осветила половину неба, было совершенно непонятно. Тем более необъяснимы были два взрыва: минут через десять в той же стороне громыхнуло еще раз.