Одна дорога из Генуи
Шрифт:
— Мы вчера уже молились в Генуе перед выездом, — Марта со своим опытом походной жизни не привыкла обращаться к Богу на каждый чих.
— И где тогда знак?
— Моя задница тебе достаточно большой знак? Она явно намекает, что стоит выбрать тот вариант, где лодки, а не конная гонка. Но мы точно догоним их до переправы?
— Точно. Кони должны ночью спать, а лодка идет себе по течению.
— То есть, если они до завтрашнего заката не появятся в Парпанезе, значит, они повернули на Пьяченцу. И мы с твоими друзьями из Тортоны можем сесть в те
Кокки мысленно прикинул расстояния и с удивлением понял, что Марта неплохо ориентируется в местной географии.
— Ты здесь уже была?
— Да, с первым мужем. Мы тогда везли золото в Геную.
— С первым? То есть, был и второй? Легенда вдовы не просто легенда?
— Я тебе потом расскажу. Поехали.
И они поехали в Тортону, которая уже виднелась на горизонте. Даже не подумав, что за ними скачут Фабио и Мальваузен с нисколько не натертыми задницами. Впрочем, зацепив краем глаза даму с кавалером на верховой прогулке и не заметив никакого обоза с конной охраной, преследователи развернулись и поскакали обратно.
В Тортоне Кокки повел Марту в гости к евреям.
— Чем отличается Тортона от Генуи, так это легкостью на подъем, — сказал он, — Генуя большой город, где жизнь кипит. Можно кормиться с меча, вообще никуда не выезжая, а если выезжая, то на корабле, а не верхом.
— Да уж, Тортона намного меньше, — ответила Марта.
— Зато Тортона это перекресток шести дорог. Поэтому здесь зарабатывают перевозками и сопровождением грузов.
— Шести?
— Римская дорога ведет нас из Генуи, это раз. Она же в Пьяценцу и далее это два. Дорога паломников через Боббио в Рим это три. На запад, Алессандрия-Асти-Турин это четыре. После переправы через По, Павия-Милан это пять, а на север, в Женеву — шесть.
— И чем тут занимаются твои друзья? Сопровождением грузов?
— Здесь все только этим и занимаются. Старый Борух возит зерно, соль и квасцы.
— Еврей? Как ты с ним подружился?
— Чисто деловые отношения. Через еврейские общины можно узнать много новостей так, чтобы эти новости не узнали, что ты ими интересовался. И справедливость евреям так же дорога, как добрым христианам. Дорога в обоих смыслах.
Еврейский квартал здесь примыкал к городской стене и охранялся от посторонних. Не то, чтобы прямо значимый район города, но плотно стоящие несколько домов, с трех сторон ограниченные улицами. Центром еврейской культуры в ближайших окрестностях считалась Алессандрия, а в Тортоне даже синагоги не было. Но община была и работала, не покладая рук.
У ворот сидел суровый стражник с брюшком, бородой, алебардой и всей скорбью еврейского народа, сложенной в мешки под глазами. Правда, ходить туда-сюда он никому не мешал.
Кокки присмотрелся к стражнику и решил, что он представляет собой нечто большее, чем почетный караул.
— Не соблаговолит ли уважаемый страж… —
— Кто ты такой, и кто тебе здесь будет рад? — с фальшивой избыточной грубостью спросил стражник.
Вместе ответа Кокки одним движением отступил на шаг, выхватил меч, взмахнул им горизонтально и вернул меч в ножны.
Стражник скосил глаза вниз и схватился за подбородок. Неровная борода получила фасон «лопатой», а срезанный пучок волос лежал, зацепившись за пуговицы, на выпуклом животе.
— Я вот кто такой, а рад мне будет старый Борух, если он вдруг случайно еще жив.
— Вы зря думаете, что он не будет Вам рад, лежа в могиле, — грустно ответил стражник, — Еврейское кладбище по ту сторону городской стены.
— Может быть, кто-то остался за него?
— Молодой Борух, но если он для Вас «кто-то», то можете сразу двигать на кладбище к старому.
— Я бы с удовольствием сделал молодому Боруху крайне интересное предложение.
— Вы думаете, что умения элегантно взмахнуть мечом достаточно, чтобы просто заходить к Боруху и делать предложения?
— Думаю, да.
— Должен Вас огорчить, но для начала, Вы тут такой не первый, а в заключение намекну, что даже совсем обычная дверь очень плохо рубится мечом, когда она недостаточно открыта.
— Тогда просто передайте ему вот это, — Кокки залез в кошелек, не глядя зацепил там несколько золотых дукатов и вложил их в ладонь стражнику.
— Вы уверены, что я знаю, где сейчас Борух? — спросил стражник.
— Нет, но я уверен, что ему не понравится, что ты присвоил его дукаты. Вот тебе, кстати, за труды, — Кокки добавил еще два дуката, а потом еще два, — Это за то, что будешь молчать.
— Если не секрет, они все настоящие и не превратятся в тыкву после полуночи?
— Настоящие, но на ближайшие полсотни полуночей лучше бы им полежать в сухом и темном месте. Или в тыкву превратишься ты.
— Полсотни полуночей? Хотел бы я знать, что Вы там такое подломили.
— Поверь мне, некоторые вещи спокойнее не знать.
— Позвольте Вам не поверить. Если бы Вы когда-нибудь побывали у палача, Вы бы молились этому Вашему Христу, чтобы Вы знали то, о чем Вас будут спрашивать, — стражник бросил на Марту более внимательный взгляд, — Эта почтенная вдова у Вас за спиной случайно не рыжая фурия с французской таможни?
— Что? — хором спросили Марта и Кокки.
— У нее зеленые глаза.
— Глаза? — снова оба одновременно.
— Я достаточно стар, чтобы замечать, какого цвета глаза у женщин. А волосы у Вас, прекрасная сеньора, на самом деле рыжие. На рыжие волосы черная краска ложится совсем не с таким цветом, как на светлые или седые. Поверьте старому еврею, который разбирается в чернении рыжих волос. Покрасили Вас очень хорошо. Если не заподозрить, что волосы крашеные, можно и не догадаться. Но у брюнеток зеленых глаз я отродясь не видел.
— Если ты весь из себя такой внимательный, то не говори, что не знаешь, где Борух.