Одна душа на двоих

Паров Ростислав

– Шенне, прими вот это платье, – она протянула девушке аккуратно сложенную светлого цвета одежду.

– Но… – смутилась девушка.

Дары в общине были редким явлением. Калахасцы практически не имели ничего личного: жилище, еду, одежду, утварь, землю – все предоставляла им община. То редкое, что они производили иногда для себя, отдавать другим было не принято, поскольку обычно стоило оно слишком больших трудов. В словаре калахасцев вообще отсутствовало слово «подарок», а «дар» применялся исключительно в отношении небесных даров.

Еще более

смущало Шенне то, что это было подобием шафранового платья, с которым у нее сложилась устойчивая негативная ассоциация.

– Я, шила его долго, для тебя, – не обратила внимания на ее смущение Альма. – Я ж знала, что вы женитесь когда-то.

Руки девушки наконец осмелели и приняли платье.

– Оно все под тебя, смотри! – приподнимая край туники, возбужденно шептала ей мастерица. – Цвет серо-голубой, как у тебя глаза! Ткань твердая, под твой характер. Без рукавов, от пояса свободное, чуть-чуть колена выше – в таком тебе хоть бегать, хоть сражаться. А шорты в цвет каштана, к волосам!

– Э… я совсем не знаю, что сказать, – была честной девушка.

– Не надо говорить, Шенне. До той поры… пока Талика любишь, все мое – твое. А если вдруг предашь, то будешь ты мне враг навеки!

Часть II. Ганбатар

1. В дороге

Они покинули Калахаси с рассветом. Широкую повозку доверху загрузили мешками со снедью, для верности затянув их толстой веревкой. Из-за большого веса поклажи вместо одной лошади порешили запрячь пару.

Баклай, принявший от Совета столь важное и ответственное поручение, а потому имевший поначалу серьезный и озабоченный вид, расположился на облучке. Талик же с Шенне заняли место в хвосте, где было устроено некое подобие высящейся над краем повозки лавчонки. То и дело зевая, они склонили друг на друга головы, оперлись на тугие за их спинами мешки и пытались дремать. Но сон к ним никак не шел.

– Талик, ты спишь? – первой решилась оставить эту идею девушка.

– Не сплю, – не открывая глаз, едва слышно пробормотал он.

– Тогда скажи… вчера, что это было? Что, мол, тебя чужачка охмурит?

– Удобные слова, чтоб убедить старейшин. Ты ж поняла?

– И да и нет… То хорошо, что план сработал, но одного я не могу понять, – Шенне наконец полностью открыла свои широкие глаза и устремила их на опущенные веки возлюбленного.

– Чего?

– Как ты вообще такое мог подумать?! – в ее голосе звучало в основном удивление, но и для ноток претензии тоже место нашлось. – Как в голову пришло оно тебе?

– Не знаю, – от этих ноток Талик окончательно пробудился. – Я сперва представил, что я – не я, а будто бы Хагал. Потом подумал о причинах разных, что закрепить могли его вдали. Подумал про любовь, друзей, ремесла. Чужачка показалась посильней…

– Когда приедем мы, – после паузы продолжила девушка, – и строить глазки… начнут чужачки всякие тебе, я прям не знаю, как при них сдержаться…

От подобных фантазий все ее тело передернуло злостью.

– Мы будем прогонять их вместе, – улыбнулся ей Талик. – Без колебаний.

Шенне широко улыбнулась, успокоилась.

– А о платье Альмы – что думаешь?

– Оно тебе подходит.

– Не слишком броско?

– Думаю, что нет. У нас одежды мало – как ни посмотри, а лишним нам оно никак не станет.

– Тут спору нет.

Как таковой дороги между Калахаси и точкой назначения – Ганбатаром – почти не было. Торговые караваны ходили слишком редко, чтобы изжить с пути вездесущий сорняк. Ориентиром им служила река слева, вдоль которой проходила большая часть торгового маршрута, а также путевые указатели, прибитые к высоким, в несколько метров, столбам, которые, в свою очередь, выполняли функцию маяков.

Им и Баклаю повезло – лишь несколькими днями ранее общину покинули торговцы солью и пряностями. За своими обозами они оставили хорошо заметные следы примятой к земле травы. Внимательно их держась, неопытным путешественникам можно было не бояться заблудиться.

Ближе к середине дня остановились на отдых. Дали лошадям напиться, на длинной привязи пустили их в поле для подкорма. Баклай, потягивая затекшую спину, вероятно, посчитал нужным завести с молодыми разговор.

– Завидую я вам, ребятки! – подошел он к обнимающейся на ветру парочке.

– М-м… Отчего? – взял на себя бремя ответа Талик.

– Вы мир узнаете другой… другие лица, песни… Мы ведь живем в своей общине, ни о ком не знаем. Какое оно, все вокруг?!

Молодожены, как по сигналу, задрали свои брови, улыбнулись своему попутчику, тихонько, воротя головы от ветра, засмеялись.

– Чего вы ржете? – глядя на них, Баклай сам заулыбался.

– Разве ценно то? Этот мир другой? – попытался объяснить их позицию юноша.

– Не знаю, – подошел тот еще ближе, – мне так – любопытно. У нас ведь каждый день похож на остальные. А там – в диковинку, все новизна!

– Будь наша воля, – подключилась Шенне, – мы б остались дома.

– Ага…

– Вы глупые еще! – по-доброму посмеялся над ними Баклай, судя по всему, чувствуя себя в позиции старшего, но еще не настолько старого, чтобы подбирать достойные выражения.

Когда они продолжили путь и оказались снова в хвосте телеги, и Талик, и Шенне почувствовали облегчение. Баклай был забавным, как им казалось, мужчиной, но все же, когда он был скрыт от них за горой мешков, они ощущали себя намного уютней.

– Ты глянь на этот холм, – указала вдаль Шенне, – такой он интересный, словно в дымке.

Рыже-зеленые холмы вдалеке были единственным, что существенно отличало местный пейзаж от калахасского.

– Не очень хорошо его мне видно, – Талик попытался внимательнее рассмотреть возвышение сквозь два слоя кружащих вокруг них розовых змеек. – Мешают наши вихри разглядеть.