Одна и без оружия
Шрифт:
Почувствовала, как накатывается гнев, еле сдержала себя.
— Вот как, оказывается, я виновата! Вы что, на панели меня нашли? Ложиться с вами в постель мы не договаривались. У меня другие обязанности, а как я умею их выполнять, вы уже, надеюсь, поняли. Так что заткните ему рот, иначе я за себя не ручаюсь.
— Смотри, как она взъерепенилась, еще угрожает, тварь поганая! — продолжал хамить Буров. — Тебе, видать, еще не попадался настоящий мужик, я буду первый. Захочу, так сейчас прямо здесь ляжешь. — И он шагнул ко мне.
Это была его большая ошибка.
— Что ты наделала?! — закричал Александр Михайлович. — Ты же убила его!
— Надо было раньше думать, я предупреждала.
— Давай скорее его в машину, отвезем в больницу.
— Врач ему уже не поможет. Его теперь только в морг, — успокоила я гендиректора. Я отлично видела, что Александр Михайлович только для вида изображает панику, пытаясь скрыть радость.
— Ты уверена, что он действительно мертв? — спрашивает он меня уже в который раз и, не дожидаясь ответа, причитает: — Куда же мы его денем?
— А это ваша забота, — наглею я, почти уверенная, что и взял-то он Бурова с собой в надежде спровоцировать конфликт, натравить меня на него и покончить с ним. Получилось, возможно, проще, чем он думал. Теперь, наверное, считает, что не только избавился от Бурова, но и наглухо пристегнул меня к себе. Промахнулся, дядечка, кто кого пристегнул, мы еще посмотрим.
— Как ты со мной разговариваешь? — возмутился Александр Михайлович. — Натворила дел и еще ведешь себя вызывающе. Тебе сейчас надо быть тише воды, ниже травы. Одно мое слово, и загремишь туда, куда Макар телят не гонял.
Я не выдержала и расхохоталась:
— Вы что, в самом деле принимаете меня за наивную девочку? Да если вы и захотите сделать это, то кто поверит вам, что слабая женщина могла нанести смертельные удары мужику, который в сто раз сильнее ее. Вы сами избавились от него. А вот каким образом — тут для следствия очень интересная работа.
Ну ладно, ладно, шуток не понимаешь. — Директор сразу дал задний ход. — Лучше подумай, куда его деть, и рот на замок, И вообще не бери в голову то, что случилось. Между нами, дрянной человечишка был, прямо костью в горле у меня торчал. Что ни поручишь, обязательно завалит, а денежки без возврата, себе в карман. Ты молоток, не прощаешь обид. Еще больше выросла в моих глазах. Теперь мы одной веревочкой связаны.
— Так это другой разговор, — пошла и я на мировую.
Я предложила влить в горло Бурову побольше водки, отвезти подальше от дачи и свалить в подъезде какого-нибудь дома.
— Вариант неплохой, — сказал Александр Михайлович. — Но у меня лучше. Дождаться темноты и самим похоронить его на ближайшей полянке. Здесь кругом безлюдно и маловероятно, что в такое время появится прохожий.
Так
Теперь, после дачи, надеюсь, у Александра Михайловича не будет заблуждений относительно меня и моей у него роли.
Я долго колебалась, говорить или нет генералу Рожкову о случившемся. Решила: скажу. В конце концов я защищалась и в порядке самообороны нечаянно нанесла смертельный удар.
Звоню по известному мне номеру прямо из кабинета директора. Александр Михайлович отправился в ближайший ресторан отобедать, мне туда дорога заказана. Ни разу даже не заикнулся, чтобы пригласить на ланч, и я поняла: или слишком дорогие там блюда, и он не хочет светиться, расплачиваться сразу за двоих — джентльмен все же, или это заведение для избранных, где на простых смертных смотрят как на низшую расу. Как бы там ни было, генеральный всегда обедает в гордом одиночестве, целиком полагаясь на охрану ресторанных держиморд.
Генерал Рожков не отвечает. Через полчаса звоню еще раз. Трубку поднимает дежурный по управлению. Ошарашивает новостью: генерал Рожков ушел на пенсию, вместо него назначен другой, через неделю начнет работать, тогда звоните. У меня есть и домашний телефон генерала. Спрашиваю, что это, шутка? В таком возрасте на пенсию не отправляют.
— Приходите ко мне, надо поговорить, — уходит от вопроса Рожков и называет адрес.
— Когда? — спрашиваю.
— Я дома, как освободитесь, сразу и приезжайте. Не стала откладывать. Оставила короткую записку:
«Я тоже проголодалась» — и ушла.
Скоро я уже входила во флигель старинного дома. Виктор Николаевич встретил меня по-домашнему — в роскошном восточном халате и тапочках на босую ногу. Он извинился за такой вид, сославшись на простуду и предписание врача не стеснять себя одеждой. Пригласил в гостиную.
— Здесь всегда тишина, располагающая к творческой работе и беседе, — сказал генерал, явно намекая на то, что говорить можно без оглядки, и, чтобы я окончательно это поняла, добавил: — По телефону не хотел ничего объяснять, потому и пригласил вас домой.
Виктор Николаевич рассказал, что в последнее время почувствовал перемены к худшему: участились вызовы «на ковер», постепенно урезались участки работы, сужалась сфера влияния. Признался, что после сведений о переходе Генриха в чеченский лагерь ему объявили строгий выговор за то, что пригласил нас на работу. Тем более, что, как выяснилось, Генрих не только обучает боевиков рукопашному бою, но и сам участвует в боевых операциях против федеральных войск.
— Этого не может быть! — непроизвольно вырвалось у меня.