Одна ночь и вся жизнь
Шрифт:
– Ириш, - Дарьялов достал из домашнего сейфа несколько папок и положил передо мной, - я понимаю, это не твой профиль, но не хочу выносить за периметр. Давай кое-какие вопросы порешаем. Имущественные. Если понадобится консультация узкого специалиста, ты найдешь, к кому обратиться.
Ясно, папа. Дети закатили тебе истерику: как бы семейное достояние не попало в цепкие лапы ушлой бабы, которой ты неосторожно сделал ребенка.
– Если бы мы поженились, все было бы проще. Хотя это не точно. Поэтому я хочу максимально исключить все возможные проблемы для тебя
– Дарьялов, ты умирать собрался? – возмутилась я, хотя юрист во мне всегда приветствовал такой подход. Сама первое завещание составила в двадцать лет, с тех пор только корректировала его по необходимости.
– Да не хотелось бы. Но рано или поздно все равно придется. И это, знаешь, всегда происходит не вовремя. У нас нет трастовых фондов, а открывать их за границей сейчас… ну сама понимаешь. Но в прошлом году появилась возможность открывать личные и наследственные фонды, это, как я понял, почти аналог. Ира, изучи все и посмотри, что из этой байды, - он постучал пальцем по папкам, - можно передать в такие фонды.
Я прекрасно знала, что спорить и изображать из себя мисс Бескорыстие бесполезно. Как он говорил, все равно что тормозить пяткой бронепоезд. Да, собственно, я и не собиралась ничего изображать. Поэтому все изучила и справочку составила. Чтобы работало максимально эффективно. Только заметила вскользь:
– Боюсь, твои дети будут сильно недовольны.
– Дети получат весь мой легальный бизнес, оформленный на них, плюс заграничную недвижимость, - отрезал он.
– Номинально и так все это уже получили. Для вас с Иришкой я открою наследственные фонды, там нет лимита по стоимости, как для личных. И оспорить наследство не получится. А теперь подгони мне хорошего нотариуса.
Я чувствовала себя странно. Говорить, что материальное не имеет для меня значение и я любила бы Дарьялова, будь он дворником, было бы лукавством. Точнее, я все равно любила бы его,станьон вдруг дворником, но неполюбилабы, будь он дворником изначально. И все же мне было не по себе, когда неожиданно стала очень даже состоятельной женщиной. Дарьялов открыл нам с Иришкой банковские счета на неслабые суммы и два наследственных фонда, а еще оформил в нашу с ней долевую собственность выборгский и крымский дома, избавив от возможных судебных тяжб и попыток оспорить завещание.
– Дарьялов, а ты не боишься, что лиса выселит тебя из лубяной избушки? – поинтересовалась я, подписывая документы.
– Если выселит, значит, я лох и так мне и надо, - хмыкнул он. – Чтобы хайлом мух не ловил.
Вроде, все было сделано по уму. Но что-то меня тревожило. Как будто нехорошее предчувствие. После ковида Дарьялов стал чаще простужаться. Не критично, но то горло, то кашель. Чаще уставал, и мне не нравилась его бледность. А тут еще к концу года подкатили проблемы с «Северо-Западом», и нам обоим пришлось постараться, чтобы вытянуть его из ямы.
– Да ерунда, Ира, - отмахивался на мои просьбы пройти уже наконец полную диспансеризацию. – Погода сраная,
13.
Три часа ночи. Час Быка – самое тяжелое время суток, когда чаще всего умирают и рождаются.
Я по-прежнему жду. Почему-то кажется, что если уйду, обязательно что-то случится. Он придет в себя. Или… умрет.
Нет, даже думать об этом не буде. И никуда не уйду. Буду здесь столько, сколько понадобится. Пока что-нибудь не прояснится. Пока мне не скажут: опасность миновала. Или что надежды нет.
Да какого черта, Ира?! Прекрати это!
Снова хожу по коридору взад-вперед. Наверно, скоро пробью в линолеуме колею.
Кто-то идет со стороны лестницы. Мужчина в легкой, не по сезону, светлой куртке. Я вздрагиваю, как удара тока.
Дарьялов?! Мне уже мерещится?
Нет. То есть Дарьялов, конечно, но Никита. Откуда он взялся?
– Ирина, здравствуйте! Как он?
– Ничего нового, - я без сил опускаюсь на диванчик, и он садится рядом. – Врач сказал, операция прошла успешно, но потом началось какое-то ухудшение, и вот… до сих пор ничего. Состояние тяжелое, нестабильное. Обещали пустить на пару минут, если станет лучше. Но это еще до полуночи было. С тех пор ничего. А вы как здесь оказались?
– Зовите меня на «ты», ладно? – просит Никита.
– А то неудобно. Мы в Стамбуле были, на Новый год прилетели. Марга с Сережей там остались, а я сразу в аэропорт. Из Европы сейчас было бы сложнее добраться. Сел на первый же рейс, прямой. Витьке звонил, но он в Альпах, на лыжах катается. Сказал: напиши, как что узнаешь.
– Хорошо, буду на «ты». Но только и ты тоже. У нас разница в возрасте в пять лет.
Забавно, только сейчас понимаю, что у нас с ним разница такая же, как у моей мамы с Дарьяловым.
Я держалась все это время. Все десять часов. Словно зажала себя в кулак. Ни слезинки. Но сейчас, когда, как чертик из табакерки, появился Никита, меня вдруг растаскивает во все стороны. Слезы текут сами собой, как вода.
– Ну… Ирина, не надо! – он неуклюже обнимает меня и тут же отпускает. – Все хорошо будет. Он справится. Он такой! Вот увидите… увидишь. Спасибо, что написала сразу.
– Я правда не ожидала, - позорно шмыгаю носом, разыскиваю в кармане штанов скомканный платок. – Что ты приедешь.
– Ну а как иначе-то? Инфаркт не шуточки. Мало ли… Будем ждать вместе. Вместе не так страшно, правда?
Он пытается меня отвлечь. Рассказывает что-то про новогодний Стамбул, про жену и сына, про свой дом в пригороде Копенгагена и собаку – шелти-альбиноску. Я почти не слушаю, то есть слушаю, но слышу только отдельные фразы, которые пробиваются сквозь измученное ожиданием и неизвестностью сознание. Но он прав – вместе не так страшно. То, что он рядом, пусть немного, но успокаивает.
– Как же так случилось? – ловлю, вынырнув на поверхность. – Он же никогда не сердце не жаловался, кажется?