Одна ночь и вся жизнь
Шрифт:
– А это что такое? – мгновенно сгруппировался Дарьялов, но Антонину его волчий прищур не напугал.
– Через прокол в брюшной стенке берется кусочек плаценты и исследуется на генетические отклонения. Некоторые признаки указывают на такую возможность. Это инвазивная процедура и не слишком приятная, делается в стационаре, но она более информативна, чем стандартные исследования. К тому же ее проводят раньше обычного скрининга. Если обнаружатся аномалии, у вас еще будет время для принятия решения. Не думайте только, что это развод на деньги, женщинам старше тридцати пяти процедура проводится
– Домой, - коротко скомандовал Дарьялов в машине и, набрав Марину, отменил все свои дела до вечера.
Ехали молча. Для меня услышанное стало шоком. Похоже, для него тоже. Но он справился быстрее. Дома за руку привел в гостиную, сел на диван и усадил к себе на колени.
– Ира, давай сразу обговорим это. Вопрос серьезный. Окончательное решение в такой ситуации всегда за женщиной. Но я хочу, чтобы ты знала: если ребенок больной и ты решишь его оставить, я все равно буду его любить. И сделаю для вас все, что в моих силах. Потому что он твой. Наш.
– Спасибо! – я обняла его и за шею и расплакалась.
Твою мать, если бы я уже его не любила, то влюбилась бы только за одни эти слова.
10.
Неделя до обследования и еще пять дней после, пока не пришли результаты, - это был кошмар. Если бы не Дарьялов, я бы точно спятила. В своем сверхнапряженном графике он находил свободные минуты, чтобы позвонить или написать мне. Просто для поддержки. По возможности старался пораньше вернуться домой, даже если был в Выборге. Меня он больше туда не брал, чтобы не болталась лишний раз в машине или в электричке. Вечера мы проводили дома вдвоем. И если ему приходилось заниматься работой, все равно рядом с ним было легче.
Наконец подошел назначенный день. В институте Отта мне сделали биопсию. Под местным наркозом, не больно, но достаточно противно. Продержали один день под наблюдением и отпустили. Оставалось только ждать.
– Ирочка, все будет хорошо, - уговаривал Дарьялов. – А даже если и нет, мы со всем справимся. Вместе справимся.
Когда по электронке пришел ответ, я поняла, что не смогу открыть его одна. Если там плохие новости, мне нужно будет выть кому-то в плечо, чтобы примириться с этим. Но только не в одиночестве.
«Дарьялов, ответ пришел, - написала я в воцап. – Но я не могу открыть. Без тебя».
«Скинь мне, - тут же ответил он. – Я открою».
Не прошло и минуты, как раздался звонок.
– Ирка, все отлично!
– Дарьялов орал так, что в трубке зафонило. – Никаких генетических отклонений. И это девочка. Девочка Ирочка!
Слезы лились сами собой, но уже совсем другие – от радости. Облегчение было таким, как будто я уже родила самую здоровую, самую красивую, самую замечательную в мире девочку Ирочку.
Хотя, как выяснилось, все только начиналось. Ленке повезло, она родила свою Наташку в конце марта, когда ковид был на низком старте. Казалось, что это какая-то информационная паника, как было раньше с атипичной пневмонией и еще какой-то фигней. А даже если и на самом деле, нас не коснется.
Рожать я должна была в августе, а уже в конце апреля все стало очень и очень плохо. Весь офис и выборгская часть команды перешли на удаленку. Сами мы перебрались в Выборг. Обслугу сократили до минимума, продукты и все прочее заказывали через доставку, гуляла я в саду и вокруг поселка, с овчаром по имени Флай. Депутаты свою деятельность пригасили, заседали больше по видеосвязи, но бизнес требовал внимания, поэтому Дарьялову все равно приходилось куда-то ездить и с кем-то встречаться, хотя, конечно, не так интенсивно.
Больше всего он боялся притащить заразу мне. К счастью, переболели мы оба уже потом, на третьем году ковида, когда тот стал легче. А тогда любой намек на малейшее недомогание вызывал нешуточную панику. Но живот при этом рос исправно, Иришка возилась и пиналась, неизменно приводя будущего папашу в восторг.
– Дарьялов, а у вас дети точно были ваши? – смеялась я. – Не усыновили взрослых? Выглядит так, как будто для тебя все впервые.
– Знаешь, Ира, а оно ведь и правда как впервые, - задумчиво отвечал он. – Тогда большая часть прошла как-то… мимо меня, что ли. Я их обоих люблю, конечно, и Ника, и Витьку, но до рождения уж точно не ждал и не радовался. Все пришло уже потом. А сейчас по-другому. Мне с самого начала очень хотелось, чтобы у нас был ребенок. Как только стали жить вместе. Именно дочку – чтобы на тебя была похожа. Но ты так резко отказалась за меня замуж выходить, что даже заикнуться на эту тему боялся.
– А я боялась, что ты не обрадуешься. Или будешь против. Или вообще скажешь, что я тебя пузом к стене приперла.
– Ир, ну ты сама-то слышишь, что говоришь? Каким пузом, куда приперла? Да я бы счастлив был, если б ты меня пузом приперла и за галстук в загс повела. А ты коза упрямая.
На подобное я даже не отвечала. Потому что да, была упрямой козой. Потому что мне было и так хорошо. И я была благодарна ему за то, что не давит, не заставляет и не уговаривает. Правда, еще один раз заговорил уже перед самыми родами.
– Ир, ты меня в неловкое положение ставишь.
– В смысле? – напряглась я.
– Ну я все-таки не последний хрен на деревне, а приду в загс собственного ребенка усыновлять. Чтобы все сказали: о, депутат Дарьялов соблазнил девчонку, а жениться не хочет.
– Не усыновлять, а удочерять, - зашипела я, выпустив когти.
– И не удочерять, а признавать отцовство. И какая я тебе девчонка? Мне в консультации сказали: вы, милочка, старуха уже, куда вам рожать. А вообще тебе не пофигу ли, что там будут думать и говорить? Или на партсобрание вызовут и… как это? Пожурят?
– В жизни всегда есть место пофигу. Но при том условии, что это касается только меня одного. А на собрание – нет, не вызовут.
– Дарьялов, мне тоже глубоко пофигу, что меня считают твоей любовницей, содержанкой или хрен там знает еще кем. Если бы это меня волновало, я бы прошлой осенью согласилась с радостным визгом.
Высказавшись, я ретировалась в туалет. Последние месяцы в этом плане, конечно, трындец, зато всегда есть возможность для отступления.
Извини, дорогой, не могу терпеть, потом договорим.