Одна обещанная ночь
Шрифт:
– Миллер, это Джордж, друг бабушки.
– Очень приятно, – Миллер ставит цветы и пакет, вместо того, чтобы отстать от меня, и принимает ладонь Джорджа в сильном мужском рукопожатии. – На вас весьма привлекательная рубашка, Джордж, – Миллер в искреннем жесте кивает на полосатый торс Джорджа.
– Ты знаешь, я тоже так думаю, – соглашается Джордж, приглаживая одежду.
Не знаю, почему не заметила этого прежде. Джордж в своей лучшей выходной рубашке, которую обычно надевает для игры в лото или похода в церковь. Нан и правда старая коварная сводница. Пробегаюсь по ней глазами и замечаю что она надела струящееся
– Я только схожу в ванную, – я никуда не пойду до тех пор, пока Миллер не отпустит меня из своих рук, только он, кажется, не спешит с этим.
Вместо этого он берет букет, кипу желтых роз, и протягивает Нан, вслед за ними пакет из Харродс.
– Всего несколько вещей в знак благодарности за ваше гостеприимство.
– Оо, – Нан зарывается носом в цветы, а потом заглядывает в пакет. – Вот это да, черная икра! Джордж посмотри! – Она кладет на стол розы и подходит к Джорджу с крошечной баночкой. – Семьдесят фунтов за эту маленькую вещицу, – она шепчет, но разбираю слова, потому что мы стоим в нескольких шагах от них и прекрасно все слышим. Я в ужасе. Бестактность осталась далеко позади, также как и ее приличия.
– Семьдесят фунтов стерлингов? – давится Джордж. – За рыбьи яйца? Да чтоб мне!
Я сжимаюсь под рукой Миллера, а потом чувствую, как он сквозь волосы начинает массировать мой затылок.
– Пойду в ванную, – повторяю я, ускользая из его хватки.
– Миллер, не стоило, – Нан достает бутылку Дом Периньон и, открыв рот, ставит ее перед Джорджем.
– Мне только в радость, – отвечает Миллер.
– Ливи, – Нан снова привлекает мое внимание к столу. – Ты предложила взять у Миллера пиджак?
Повернув к нему взгляд своих уставших глаз, улыбаюсь, до тошноты сладко.
– Могу я взять ваш пиджак, сэр? – воздерживаюсь от реверанса и замечаю блеск удивления в его глазах.
– Можешь, – он скидывает свой пиджак и протягивает его мне, пока я восхищаюсь его рубашкой и обтянутым жилеткой торсом. Он знает, что я пялюсь на него, представляю его обнаженный торс. Он наклоняется, касается ртом моего уха. – Не смотри на меня так, Ливи, – предупреждает он. – Я и так едва сдерживаюсь.
– Не могу удержаться, – я честна в своей тихой реплике и, уходя из кухни, обмахиваю лицо, прежде чем аккуратно повесить его пиджак на вешалку поверх своего. Распрямляю его и поднимаюсь по лестнице, вваливаюсь в спальню и мечусь по комнате, как ополоумевшая женщина, раздеваясь, брызгаясь спреем, переодеваясь и освежая макияж. Заглянув в зеркало, думаю о том, насколько я далека от делового партнера Миллера. Но это я. Если это подходит к моим конверсам, то выглядит отлично, а мое белое платье-рубашка, усыпанное красными розами, идеально подходит к моим вишнево-красным конверсам. Есть другая женщина, и что действительно беспокоит, так это моя способность игнорировать очевидность ситуации. Я хочу его. Он не только раскрыл мою чувствительность, он еще и прогнал мое благоразумие.
Мысленно дав себе отрезвляющую пощечину, откидываю массу своих светлых волос за плечи и сбегаю вниз по лестнице, вдруг забеспокоившись, что Нан с Джорджем могли наговорить Миллеру.
Их нет на кухне. Я отступаю, заглядывая в гостиную, но она тоже пуста. Слышу болтовню в столовой – столовой, которой пользуемся только в особых случаях. Последний раз, когда мы ели в столовой, был в мой двадцать первый день рождения, больше трех лет назад. Вот о насколько особенном случае я говорю. Открываю окрашенную под дерево дверь и, заходя, вижу огромный стол из красного дерева, занимающий большую часть комнаты, он красиво накрыт, на нем стоит полный набор посуды Роял Доултон7, включая хрустальные бокалы для вина и серебряные столовые приборы.
И она посадила врага моего сердца во главу стола, где никто прежде не имел удовольствия сидеть. Это было место моего дедушки за столом, и даже Джордж не удостаивался такой чести.
– Вот и она, – Миллер встает и отодвигает пустой стул по левую от себя руку. – Присаживайся.
Я прохожу медленно и задумчиво, игнорируя сияющее лицо Нан, и занимаю свое место.
– Спасибо, – говорю, когда он пододвигает мой стул к столу, прежде чем устроиться рядом со мной.
– Ты переоделась, – замечает он, передвигая свою тарелку на пару миллиметров вправо.
– То немного помялось.
– Выглядишь прекрасно, – он улыбается, и я практически теряю сознание, эти симпатичные ямочки – редкое явление.
– Благодарю, – выдыхаю я.
– Не за что, – он не отводит от меня глаз, и хотя я тоже смотрю только на него, знаю, что Нан с Джорджем за нами наблюдают.
– Вина? – спрашивает Нан, прерывая наш момент и отвлекая от меня взгляд Миллера. Я тут же обижаюсь.
– Позвольте, пожалуйста, мне, – Миллер поднимается, и мой взгляд поднимается с ним, глаза, кажется, движутся целую вечность, пока он не выпрямляется во весь рост. Он не тянется через стол, чтобы взять вино. Нет, он выходит из–за стола и обходит, вытаскивая бутылку из ведерка со льдом, и встает с левой стороны от бабушки, чтобы наполнить бокал.
– Спасибо вам большое, – Нан бросает на Джорджа взволнованный взгляд, после чего обращает свои темно-синие глаза на меня. Она всё же поступила по-своему, и теперь слишком воодушевлена, как я и думала, и это сильно давит на меня в те короткие мгновения, когда я отвлекаюсь от Миллера. Вот и сейчас Нан сияет, смотря на меня, такая обрадованная присутствием нашего гостя и его безупречными манерами.
Миллер проходит вокруг стола, наполняя также бокал Джорджа, после чего направляется ко мне. Он не спрашивает, хочу ли я немного вина, он просто подходит ко мне и наливает, несмотря на то, что он чертовски хорошо знает: я вежливо отказывалась от любого ранее предложенного алкоголя. Я не стала бы утверждать, что он невежественен в этом вопросе. Он слишком умен – ведет себя слишком, слишком умно.
– Ладно, – Джордж встает, как раз, когда Миллер садится. – Теперь я окажу внимание, – он берет нож для разделки мяса и начинает аккуратно разрезать шедевр Нан. – Жозефина, это выглядит изумительно.
– Это чистая правда, – соглашается Миллер, делая глоток вина и ставя бокал на место, пальцы разъединяются и замирают у основания бокала, хрустальная ножка возвышается между его средним и указательным пальцами. Я пристально изучаю его замершую руку, сильно сосредоточившись в ожидании движения.