Одна против зомбей
Шрифт:
"Опа!" - я замерла от неожиданности, увидев перед собой совершенно черные, как антрацит, глаза секретутки. А та, пользуясь тем, что я остолбенела от изумления, перестав трепыхаться, тут же ухватила меня за шкирку и выкинула в коридор, словно котенка, обгадишего ее любимые туфли.
3
О моих ощущениях после проигранной секретутке битвы рассказывать не стану. Почитайте опусы, где описываются чувства Наполеона, коими тот бередил свои душевные раны воспоминаниями о русских морозах и пиках казаков, несущихся
Та легкость, с которой меня одолела секретутка, показала мне, насколько я слаба и беззащитна. И это - аж после десятилетия упорных тренировок!
Мне было жалко этих десяти лет. Мне было жалко, что при выходе с тренировки меня не сбил грузовик. Я тогда умерла бы в гордом ощущении своей силы и мастерства.
Я стояла на карачках посреди коридора и, словно все тот же вышеупомянутый Наполеон, стойко, но безутешно переживала свое Ватерлоо. Но в отличие от корсиканца, надежды, что где-то рядом маячит долгожданный корпус тупорылого Груши, у меня не имелось.
Я тут была одна - маленькая, хилая, слабовольная. Одна против злых зомбей, имеющих нечеловеческую силу тела и воли, а также против корчащего мне страшные гримасы злого рока.
Ощущение собственной неполноценности так придавило меня, что мне почудилось, будто на мои плечи положили мешок цемента, а на него еще взгромоздили и бронзовые бюстики Бонапарта и Жозефины.
Та шняга из миллиардов нейронов, связей между которыми больше, чем звезд в Млечном пути, что поэты и метафизики именуют душой, а нейрофизиологи мозгом, страдала и мучилась. Ее колбасило от бессилия и отчаянья. Она тряслась в беззвучных рыданиях по моим фантазиям на счет собственного мастерства рукопашной борьбе без оружия.
Безжалостная действительность вырвала меня своей уродливой костлявой рукой из детского сада с мягкими розовыми игрушками, с книжками с картинками про принцев, побивающих драконов и спасающих принцесс и их канареек. Вырвала безжалостно и бесповоротно. Вырвала и бросила во взрослую жизнь, где по улицам бегают маньяки с топорами и матери бросают новорожденных младенцев в мусоропроводы, а я - умница и красавица - стою на карачках, ни за что ни про что отфигаченная секретуткой.
И в этой действительности я оказалась беззащитной, как двухнедельный котенок. Вахтер меня походя покалечил. Мымра меня вздула. секретутка тоже. Теперь для полноты картины мне должны надавать по ушам местная уборщица, электрик и мойщики офисных окон.
Я поднялась, как Россия, с колен и неспешно побрела по коридору в сторону лифта, занимаясь на ходу самобичеванием, вытравливанием из души прежних наивных благоглупостей и проверяя целы ли кости в пострадавшей руке, за которую меня ухватила секретутка.
– Ни хрена себе заявочка!
– возмутилась я, глядя на лиловые следы от злодейских пальцев, кои и без всякой судмедэкспертизы четко выделялись на моем запястье.
– У дурынды силищи не меряно. Небось, армреслингом или штангой занимается. Кстати, если верить
Вдруг за моей спиной послышался звук открываемой двери.
"Неужели, Хорькофф захотел меня увидеть?" - я оглянулась, надеясь, что меня позовут обратно.
Но вместо этого из приемной Хорькоффа в коридор вылетела моя осененная благодатью святого креста папка, а дверь в приемную с грохотом захлопнулась.
Я, бормоча ругательства, подошла к папке, подняла ее с пола и громко сказала, надеясь, что секретутка меня услышит:
– Упыриха! Чуть руку мне не оторвала! Стерва! Крокодил в юбке!
Потеряв последнюю надежду впарить страховку Хорькоффу, я направилась к лифту, но вдруг увидела, что в конце коридора появились вахтер и офисные охранники, которых я уже, как родных знала в лицо.
Они меня, к сожалению, теперь уже тоже знали. И вот вся эта суровая братва под предводительством неугомонного вахтера двинулись ко мне, зловеще поблескивая на ходу черными стеклами очков.
Я резко развернулась, собираясь бежать. Но бежать было некуда. После дверей приемной Хорькоффа коридор кончался тупиком. Да даже если бы и не кончался, то удрать по нему от существ, обладающих сверхскоростью, все равно нереально.
Оставалось только одно - второй раз войти в одну и ту же реку, в смысле - в приемную Хорькоффа. И, перекрестившись, я так и сделала, уже мало чего соображая от перенесенных стрессов.
4
Войдя в приемную, я нагло плюхнулась на кожаный диван. Закинула ногу на ногу. Бросила на секретутку презрительный взгляд. И сообщила ей:
– Хотела уже было покинуть "ИNФЕRNО", да вашенские секьюрити сказали, чтоб я осталась и не парилась, а послала б Вас в задницу и спокойно шла к Хорькоффу.
Секретутка зависла.
– Нет, я, конечно, никого никуда посылась не стану, - тут же успокоила я секретутку.
– Но к Вашему боссу зайду, раз приглашают. Кстати, он у себя? Не хочу, знаете ли, порожняком здесь ошиваться. Дел по горло. Каждую минуту самые крутые персоны мировой элиты звонят и умоляют: "Застрахуй нас, Лодзеева! Застрахуй, паза-а-лыста-а!" На днях пара прикативших из Лондона олигархов подрались за наш полис. Еле разняли. Оба потом мне ноги целовали, как шальные.
– К-какие т-такие "с-секьюрити"!?
– опешила Снежана.
Тут в приемную вошли вахтер с охранниками. Я указывала на них и представила обвиняемых секретутке:
– Вот эти! Явились, субчики, не запылились!
– У них нет п-права!
– возмутилась та.
"Ага! Купилась!" - обрадовалась я и, вскочив с дивана, тут же накинулась на вошедших:
– Всем ясно?! Нет у вас таких прав! Наплели мне всякую неотребную муть про почтенную Снежану, сволочи! Уйдите с наших глаз, пока Андрей Яковлевич не рассердился. Я без разрешения от его секретут...рши к нему идти не собираюсь. Все, проваливайте!