Однажды ты пожалеешь
Шрифт:
– Я этого так не оставлю! Я всех этих подонков выведу на чистую воду! Они у меня сядут за такие шутки, твари! – выкрикивала она угрозы сквозь частое, шумное дыхание.
– Мама, не надо! Пожалуйста! – причитала я, семеня за ней.
Но ее было не остановить. Мне лишь удалось выдернуть руку.
Никого я не покрывала, нет! Одноклассники мои, и правда, подонки и сволочи, но как же мне не хотелось раздувать из этого скандал, не хотелось, чтобы все кругом узнали о том, что случилось, обсуждали меня, показывали пальцами. Такая слава
А еще я боялась. Может, мама и права, и угрозы их ничего не стоят, но почему-то меня не покидало ощущение, что теперь всё станет ещё хуже…
Мама обогнула здание школы и устремилась к центральному входу, я – за ней. Во дворе и на крыльце толпились ученики, в том числе и из нашего класса. Просто стояли, болтали перед тем, как разойтись домой, но как только мы с ней появились, всеобщее внимание сразу устремилось к нам.
Представляю, что они напридумывали. Мама мчалась с гневным лицом, следом я – с зареванным, да еще и без ветровки, хотя уже далеко не лето, и в разорванной блузке…
Мама стремительно взлетела по ступеням, чеканя каблуками каждый шаг, пересекла фойе, свернула на лестницу.
– Мама, куда ты? – замирая в предчувствии чего-то страшного, спросила я.
– К директору! – выпалила она.
– Пожалуйста, прошу, не надо! – предприняла я последнюю попытку.
Она лишь оглянулась и неприязненно покачала головой.
Может, Эльзы Георгиевны не окажется на месте? Хоть бы! А потом мама остынет, или я сумею до нее достучаться. Но директриса сидела в своем кабинете и даже, увы, не была занята чем-нибудь неотложным…
Мамину пылкую речь она выслушала с каменным лицом, и если бы не поджатые побелевшие губы, можно было бы решить, что ей всё равно.
– Как вообще такое возможно, – негодовала мама, – чтобы на территории школы одноклассники чуть не изнасиловали девочку?! Где охрана? Куда вы смотрите?
– Успокойтесь, Наталия Федоровна. Я вас прекрасно понимаю, но давайте попробуем разобраться без лишних эмоций.
Она встала из-за стола, прошла к двери, прямая и гордая, приоткрыла на миг и велела секретарше принести воды. Затем вернулась на место. Не прошло и минуты, как секретарша принесла стакан, подала маме и молча удалилась.
Директриса взглянула на меня и спросила:
– Как ты?
– Нормально, – ответила я и инстинктивно прикрыла порванный воротник рукой.
– Значит, всё, что сказала твоя мама – правда?
– Ну… почти. Меня силой туда никто не затаскивал.
– Даша, не выгораживай их! – сразу встрепенулась мама. – Они должны за все ответить!
Потом повернулась к директрисе:
– Они ее запугали. Пригрозили, чтобы молчала. Ну же, посмотрите на нее! Набросились! Толпой! Одежду вон порвали… И всё это в школе! Среди бела дня.
Эльза Георгиевна кивнула. И тут только позволила себе проявить хоть какие-то чувства: сморщилась как от зубной боли и что-то неслышно прошептала под нос.
– Даша, можешь назвать, кто там
– Я еще не знаю их по именам. Кроме одного. Чепова.
– Ясно. Собственно, это не проблема. Уж лица ты их, наверное, запомнила?
Я кивнула. Не знаю, почему я не назвала Исаева. Ведь, хоть его и не было в самый разгар, это ведь всё он устроил.
– Значит, за школой? Где склад?
Эльза Георгиевна снова встала.
– Давайте пройдемся до этого склада.
О, нет…
Но мама ухватилась за эту идею:
– Да, конечно! Они наверняка еще там! А потом и полицию вызовем.
– Повременим с полицией. Как понимаю, ничего сделать они не успели? Сами всё выясним для начала, потом уж передадим в комиссию по делам несовершеннолетних.
Директриса накинула плащ и вышла из приемной. Мать за ней. Последней плелась я, не представляя, что будет дальше.
Когда мы подошли все втроем к тепличке, ненавистная дверь с запретным знаком, как по заказу, распахнулась, и оттуда чуть не кубарем вылетел растрепанный Чепа с окровавленным лицом. Нос ему, что ли, разбили? И ворот рубашки у него тоже теперь был разорван.
Нас он не заметил, потому что сразу обернулся на тепличку и заскулил:
– Да чё ты вообще, Андрюха? Сам же сказал, чтоб мы ее шуганули, а я теперь виноват… Ничего я бы ей не сделал!
В проеме стоял Исаев, и он нас прекрасно видел.
– Вот, значит, чем вы занимаетесь, – с угрозой изрекла Эльза Георгиевна.
Чепа, вздрогнув, оглянулся и, его буквально перекосило от страха.
– З-здрасьте, – еле слышно пролепетал он, пятясь.
Директриса подошла к Исаеву вплотную. Этот подонок её и не сразу ещё пропустил. Стоял, заложив руки в карманы, и не двигался. Потом, правда, отступил в сторону.
– Та-а-ак, это что за притон вы тут развели? – услышала я голос директрисы из теплички.
Мать тоже зачем-то туда сунулась. И снова начала кричать на них:
– Твари! Подонки!
– Ну всё, крыса, – тихо прошептал за спиной Чепа. – Конец тебе…
20.
Эта ночь показалась мне самой долгой. Даже когда нас бросил отец, и меня разъедала боль, я, устав от рыданий, смогла хоть ненадолго впасть в забытье. Сегодня же я до утра пролежала без сна, терзаемая стыдом, страхом и самыми дурными предчувствиями.
Как завтра идти в школу после того, что произошло сегодня?
Как ни крути, а выходило, что я сдала директрисе своих одноклассников и их «святилище» в придачу. Никого не волнует, что эти подонки со мной собирались там сотворить. Никому нет дела, что такой теплички, по идее, вообще не должно быть рядом со школой и что давно пора было прикрыть эту клоаку. Никто не в курсе, что мать я встретила случайно, и сама ни за что не пошла бы жаловаться. В глазах всей школы я буду стукачом. А это даже в нашем маленьким и мирном Зареченске считалось гаже некуда.