Однажды ты пожалеешь
Шрифт:
Все от меня отвернутся, даже Ярик. Потому что одно дело – он шел наперекор Исаеву, когда я была ни в чем не виновата, а другое – когда я, получается, заложила его друга. Я знаю, что такое не прощают. И как я буду совсем одна в этой стае – не представляю…
Ведь если уж мои однокласснички плохо со мной обращались раньше, без всякой причины, то сейчас мне страшно даже подумать, что меня ждет. Сказал же Чепа, что превратят мою жизнь в ад... А если они меня снова подловят, если снова нападут? Наверняка их
А Исаев… это просто удар в спину. Как он мог так жестоко и подло обойтись со мной? Почему? Ради чего? Развлечься? Они говорили, чтобы я от него отстала. Но он мог и сам это просто сказать, да хоть послать меня, а не устраивать такое гнусное представление. Ненавижу его! Ненавижу и презираю…
Я сто раз повторяла, какой он подонок. Но почему-то больнее всего было оттого, что именно он всё устроил.
Забыть бы сегодняшний день как дурной сон, но вновь и вновь переживала тот мерзкий эпизод в тепличке, видела перед собой гадкую ухмылку Чепы и его пальцы, тянущиеся ко мне.
На себя тоже злилась, потому что несмотря на всю мою ненависть к Исаеву и к одноклассникам, я испытывала стыд, такой тяжелый и душный, что места себе не находила. Ворочалась на скрипучей раскладушке, а когда мать уснула – встала.
Я отчасти понимала ее, но лучше бы она так не делала. Не жаловалась бы Эльзе Георгиевне, не поднимала бы бучу. И уж точно лучше бы не заскакивала в тепличку вслед за директрисой, где сначала кричала на всех подряд. А потом… мне аж вспоминать тошно… потом она увидела Исаева и узнала его.
– Это же ты! – взревела она таким страшным голосом, что даже пофигист Исаев поменялся в лице. – Это ты тогда приходил к нам! Я узнала тебя! Я тебя запомнила. Я еще тогда поняла, кто ты есть. Ублюдок! Мерзавец!
Мама, словно не в себе, кинулась на него с кулаками. Он ее не отталкивал, лишь отклонялся назад. Тогда она вцепилась в него, продолжая истерично кричать. Директриса еле оттащила маму от Исаева и долго не могла ее успокоить. И хотя я понимала, что мама как бы заступалась за меня, но умирала от стыда за эту ее эскападу. А проклятый Чепа снимал всё на телефон…
А вечером, уже дома, развернулась вторая часть Марлезонского балета. Сначала мама учинила мне допрос с пристрастием, а узнав, что я сама, по своей воле туда пришла, закатила настоящую истерику. Столько упреков и обидных слов сыпалось на мою голову, перемежаемых слезами, причитаниями и угрозами в адрес парней. Совершенно измотав и себя, и меня, она лишь к ночи немного успокоилась.
Сейчас мама спала, а я слонялась босиком из угла в угол по темной квартире, пропахшей сердечными каплями, и обреченно ждала рассвета.
Утром мама проснулась разбитая, но с твердыми намерениями «всех посадить». А я уже слушать
На перекрестке, еще издали, я заметила Ярика. Он стоял на месте, как будто кого-то поджидал. А увидев меня, медленно двинулся навстречу. Неужели он станет со мной разговаривать?
– Привет, – сдержанно улыбнулся он.
– Привет. Ты ведь всё знаешь? Эльза Георгиевна рассказала?
– Да все уже знают. В контакте наш классный чат прямо бомбит…
Господи, представляю, что они обо мне пишут…
– Как ты? – с сочувствием взглянул на меня Ярик.
– Боюсь, – ответила я честно.
– Понимаю, – кивнул он. – Но ты, главное, виду не показывай. А то ещё хуже будет. Знаешь же, что эти как звери: если почувствуют страх – вообще разорвут. Ну… я образно, конечно.
Я кивнула. И пока подбирала слова, чтобы спросить, как он сам-то относится к тому, что я типа сдала всех, Ярик сказал:
– И ты все правильно сделала, кто бы что ни говорил. Давно пора было закрыть тепличку. Я и Андрею сто раз говорил, чтобы он завязывал с этим. Но он как сорвался, ему будто чем хуже, тем лучше. Мать вчера меня чуть не убила, когда узнала, что я был в курсе и ей ничего не говорил.
– Могу представить.
– Слушай, а зачем ты туда пошла? И мне даже не сказала… Я бы хоть с тобой пошел, при мне тебя бы не тронули.
Мне стало неловко. Я ведь намеренно вчера утаила от Ярика то, что Исаев позвал меня в тепличку, ещё и момент подкараулила такой, чтобы незаметно уйти.
– Андрей предложил там поговорить. Сказал, чтобы приходила одна.
– Так это он…? Нет, не может быть, – упрямо покачал головой Ярик. – Не мог он такое сделать.
Я даже спорить не стала. Не было ни сил, ни желания пережевывать в сотый раз эту гадкую историю.
О том, что про эту гадкую историю уже вся школа в курсе, я узнала на собственной шкуре, как только мы вошли в фойе. Буквально каждый встречный на меня пялился, разглядывал как какой-то занимательный, но мерзкий экспонат. Шептались и смеялись вслед. Ну а мои одноклассники и дружки Исаева из параллельного класса смотрели на меня как на лютого врага.
Когда мы с Яриком подошли к окошку раздевалки, дежурный, помогавший гардеробщице, у всех принимал верхнюю одежду, а меня – попросту проигнорировал раз, другой, третий... Только когда Ярик забрал мою куртку у меня из рук и сунул ему со словами «Возьми и повесь», дежурный принял её, но едва отошел вглубь раздевалки, как, якобы случайно, уронил на пол и наступил. Да вообще потоптался на моей куртке от души, сволочь! Только потом повесил и отдал номерок Ярику с благостной улыбочкой.
– Кто он? – спросила я у Ярика.