Однажды в Голливуде
Шрифт:
— Слушай, Сэм, — напоминает Рик, — я же говорил, что особо не читал Шекспира.
Пренебрежительно отмахнувшись, режиссер успокаивает:
— Это неважно. Тебе нужно только захватить престол.
— Захватить престол?
— Ты должен править Данией.
«Видимо, Гамлет — датчанин», — думает Рик.
И Сэм довершает аналогию с принцем датским:
— И править ты будешь жестоко, править ты будешь беспощадно, править ты будешь ковбойскому де
«Де Сад? Это еще кто? — гадает Рик. — Еще один персонаж из ,,Гамлета“?»
Сэм продолжает режиссерскую речь:
— Для Лансеров Мирабелла — самое главное сокровище.
— Она замечательная девочка, — вставляет Рик.
— Она — воплощение чистоты, — вторит Сэм. — И эти суровые мужчины, которые вели суровую жизнь, поклоняются своей малышке. И вот происходит худшее, что только могло произойти. Ты, беспринципный негодяй, отнял драгоценный сияющий самоцвет их жизни! А теперь должен не оставить у них и тени сомненья, что убьешь ее просто на раз... — Сэм щелкает пальцами, и Рик щелкает в ответ, — если только они не станут плясать под твою дудку. Понял? — спрашивает своего актера режиссер.
— Понял! — отвечает актер.
И тогда с последним театральным жестом Сэм указывает на деревянный стул:
— Займи же датский престол, Калеб!
Рик проходит мимо режиссера и опускается на стул, а устроившись, вцепляется в подлокотники,
распрямляется и изо всех сил старается изобразить короля на троне.
Лицо Сэма просветляется, и он провозглашает всей площадке и съемочной группе:
— Узрите — Гамлет, принц датский!
Рик не понимает и три четверти того, что только что наговорил Сэм, но ценит его энтузиазм. И, видимо, Сэм уже забыл, как Рик запорол реплики. Режиссер отворачивается для указаний группе, а Рик сидит на троне, мысленно повторяет слова и пытается представить себя принцем датским.
В салун входит восьмилетняя актриса, которая играет Мирабеллу, жуя на ходу луковый бейгл, щедро покрытый белым пышным крем-сыром, который липнет на щеки каждый раз, как она его кусает.
— Ты же вроде говорила, что не ешь на площадке? — спрашивает Рик.
— Я говорила, что не обедаю, когда у меня сцена после обеда, потому что тогда я становлюсь вялой, — поправляет Мирабелла, — но к трем или четырем мне нужно поесть, иначе я разряжаюсь.
— Ну, ко мне на колени ты не сядешь, пока не доешь этого монстра и не вытрешь пальцы, — предупреждает он. — Не хочу, чтобы эта белая фигня ухряпала мне весь парик.
— Ты просто завидуешь, что тебе не досталось, — дразнит она.
— Ну а то. Я весь сраный день пожрать не могу из-за этой херни в стиле Трусливого Льва на роже. В прошлой сцене ел курицу, так каждый укус волосня лезла в рот.
Девочка хихикает.
— Но должен признать: твоя идея насчет обеда, особенно когда сцена идет после еды, оказалась сильным решением.
— Вот видишь, я же говорила.
К актерам подходит первый помреж, Норман, и велит Мирабелле сесть Рику на колени. Она избавляется от бейгла и лезет на борт. После этого налетают парики и костюмы и начинают возиться с обоими, чтобы подготовить к дублю. Почистив им перышки, гримерный цех сваливает восвояси, и теперь актеры ждут, пока Сэм договорит с группой
Сидя на коленях Рика в ожидании их первой совместной сцены, девочка спрашивает партнера:
— Калеб... можно задать вопрос?
— Валяй, — говорит он.
— Если Мердок Лансер не заплатит выкуп или что-нибудь случится с деньгами, — спрашивает она, — ты меня по правде убьешь?
— Но он же заплатит, — констатирует факт Рик.
— Боже ты мой, — она утомленно закатывает глаза, — я разговариваю не с Риком, который читал сценарий, а с Калебом, который не знает, что случится, пока оно не случится. Еще раз, Калеб, если Мердок Лансер не заплатит выкуп, ты меня убьешь?
— Обязательно, — отвечает он с ходу.
Ее слегка удивляет отсутствие всяких колебаний.
— Правда? Обязательно? Без вопросов, без сомнений?
— Без всяких там, — отвечает он. — Это моя фишка, когда я играю злодеев. Я их делаю нешуточными, реально, реально плохими парнями. Вот был я в идиотском сериале про Тарзана с Роном Эли. Сериал идиотский, но я сыграл настоящую сволочь. Я играл
браконьера — знаешь, кто такой браконьер? — спрашивает он у девочки.
Она отрицательно качает головой.
— Тот, кто убивает диких животных, которых нельзя убивать, — объясняет он. — И вот я прихожу в сериал с огнеметом, поджигаю джунгли, чтобы выгнать зверей туда, где я смогу их спокойно перестрелять. Как я сказал, сам сериал херня собачья, но мне понравилось играть такую поганую сволочь. И здесь так же. Я целиком отдаюсь жестокости Калеба. По-моему, это сильное решение.
Слушая его объяснение, она кивает; затем, когда он договаривает, предлагает свою трактовку:
— Ну, я, естественно, понимаю, о чем ты говоришь. То есть ты по сюжету злодей, значит, у твоего персонажа есть такие повествовательные аспекты, каких нет у моего персонажа. Но если отложить ярлык «злодей»... — Она изображает пальцами кавычки и продолжает: — Ты же все равно персонаж, а на персонажа может влиять широкий спектр явлений, из-за которых он может выйти из образа.
«Интересный ход мысли»,— думает Рик и наклоняется к ней, чтобы показать, что она целиком завладела его вниманием.
Она приводит пример, чтобы объяснить, что имеет в виду:
— Я хочу сказать, судя по тому, как ты говоришь в большой сцене, которую мы снимаем завтра, может показаться, что я тебе даже нравлюсь. Не в этой сцене, — тут же уточняет она. — В этой сцене ты меня еще не знаешь. Я все еще просто дочурка Мердока Лансера. Но в нашей последней большой сцене мы вроде бы познакомились поближе.
— Ну да. Мы провели вместе несколько дней и ночей в седле, пока скакали в Мексику.
— Вот именно, — гнет свою линию девочка. — И... судя по всему... я тебе нравлюсь?
— Судя по всему, — признает он.
Девочка пронзает его взглядом, и тогда раздается громкий щелчок. Возможно, это просто кто-нибудь из сухопутных пиратов баловался с бойком пистолета, но совпало очень точно.
— Что во мне тебе нравится? — спрашивает она.
Он устает от умничанья и говорит: