Однажды в Лопушках
Шрифт:
Он упал бы.
И упал.
Только руки выставил в последний миг. И камень сам нырнул под ладони. Беломир лишь успел удивиться тому, до чего тот был горячим.
И твердым.
А из горла, из носа хлынула кровь. Кровь, кажется, именно то, что нужно, а не эти вот… карамельки. Успел подумать и…
…снов он не видел. Давно.
И теперь понял, что это совсем не сон даже. Это по-настоящему. И что сном, пожалуй, было все то, что происходило после того, как Беломира убили.
А
Они шли.
Долго.
Наверное, в объективном времени не очень, но там, в серых песках казалось, что они вечность уже бредут. И в уши вновь ударил крик Сереги, которого утянули в круговерть тьмы. А она вдруг взглянула на Беломира сотнями глаз.
Разглядывая.
Запоминая.
— Нет уж, — сказал он, облизав пересохшие губы. — Хрен вам, а не… я так просто не дамся.
Маг он или так, погулять вышел?
Правда, сила отзывалась слабо, придавленная темной бурей. Да что сила, каждый вздох давался с трудом.
— Хрен… вам.
Он вдохнул так глубоко, как только мог, давясь песком и черной силой. Едва не закашлялся.
Не успел.
Буря улеглась, отползла, открывая дорогу мертвецам. И те брели, ковыляли навстречу, не спеша, точно зная, что никуда-то Беломир не денется.
Он и не собирался.
…надо же, а ему казалось, что ничего-то не помнит. Это все разум хитрит, норовит спастись от безумия. Спрятал память. А теперь распахнул, что гостеприимный хозяин сундуки. Мол, бери, пользуйся.
Беломир вскинул руки.
Пальцы сами собой сложились родовым знаком, а клинок врезался в бедро. Правильно, наставник говорил, что нельзя быстро, что кровь должна идти, но не опустошить тело во мгновение ока, ибо тогда волшба будет слабой.
Мертвецы завыли. А вокруг Беломира заклубилось облако стужи.
Снег был холодным.
Буря…
…Сашка вот тоже вызвал, разменяв всего себя на ледяную стену, ту самую, что встретила удар тьмы. Встретила и выдержала. А следом и другие. Род — это не просто имя. Это сила, которую получаешь в дар от предков, а с нею и право воззвать к этому дару.
Бестужевы взывали дважды.
Но жизнь заплатили лишь одну. Почему?
Он вдруг очнулся, поняв, что стоит перед белым камнем на коленях, и его выворачивает, то ли кровью, то ли той тьмой, что поселилась внутри. Главное, рвало долго и со смаком, и рвота исчезала точно так же, как до того исчезли ириски и кровь.
И…
Все-таки…
Почему он выжил?
Чья-то теплая ладонь легла на затылок, успокаивая. И Беломир опять отключился. Да уж… предчувствия не обманули. Нельзя верить красивым женщинам. Особенно если они жрицы злой богини.
Дед позвонил ближе к полуночи, когда Николай и придремал уже, здраво рассудив, что здоровый сон — вещь необходимая. Где-то там, на грани сна и яви, ухала сова, жалобно плакал козодой, да и вовсе мир наполнялся привычными ночными звуками.
Николай слушал.
И дремал.
А потом зазвонил телефон, разрушая хрупкое равновесие.
— Да, — сказал Николай, сожалея, что уснуть-таки не удалось.
— Доброго вечера, дорогой внук, — церемонно произнес дед.
Стоило услышать скрипучий этот голос, как остатки сна слетели, а глубоко в душе появилось нехорошее такое предчувствие.
Николай сел.
И подавил зевок.
— Доброго, — сказал он, испытывая лишь глухое раздражение.
— Весьма рад слышать…
— Дед, что нужно?
Он буквально видел, как скривился старик.
— Дурно тебя Наташка воспитала, — не удержался Бестужев-старший.
— Да нормально, — второй зевок подавить не удалось. — Просто… время позднее. И думаю, если звонишь, то что-то да случилось. Такой занятой человек, как ты, дедушка, не стал бы тревожить в столь поздний час по пустякам.
Получилось как-то… двусмысленно, что ли.
В трубке же раздалось сопение деда. А ведь сколько ему? Не молод, конечно, но и не сказать, чтобы удручающе стар. Маги живут дольше обычных людей, особенно те, кто имеет возможность обращаться за помощью к целителям.
Дед имеет.
Он регулярно появляется во дворце, и ни одного-то заседания Совета не пропустил. И там уже, под золочеными сводами, Бестужев удивительным образом преображается, словно все годы и горести остаются где-то за воротами императорского дворца.
— Случилось, — произнес дед этак, со смыслом. — Расскажи-ка, внучок, чем ты таким прелюбопытным занимаешься?
— Да вот… аномалию изучаю.
— Какую?
— А тебе зачем?
— Любопытно.
— Дед, — Николаев выбрался из палатки и полной грудью вдохнул теплый ночной воздух. Пахло… пахло застоялою водой и тьмою, но этот, последний аромат, кажется, чувствовал лишь он. — Не финти. Говори уже прямо, что тебе надо.
— Беломир объявился?
— Да.
— И как?
— А как надо?!
— Коля!
— Я уже третий десяток как Коля, — огрызнулся Николай. — Нормально. Жив. Бодр. Передает привет…
Дед фыркнул.
…а ведь он многое знает, о том, чего не найти в архивах, даже если архивы эти — императорские, тем паче последние особенно пострадали во время войны, а до войны смута приключилась, до нее же — еще одна война. И… многое сгорело.
Утрачено.
Или сокрыто от посторонних глаз.
— Скажи, дедушка, — Николай выдавил это слово из себя. — А с чего ты вдруг таким интересом к науке проникся? Или не к науке?