Однажды в Париже
Шрифт:
— Может быть, тайну о том, сколько ей лет.
И поверьте, это даже не рассмешило его. Тогда я перешла к серьезным вещам. После того, как мы оба поклялись хранить все в тайне, мы договорились о сценарии интриги. Первое: он отправляет три-четыре фотографии по почте в журнал «Вот так!». Второе: уже сегодня, как ни в чем не бывало, я договариваюсь о встрече за обедом с главным редактором журнала. Третье: за обедом я подтвержу подлинность информацию и успокою немцев, дав понять, что судебных преследований за эту публикацию не будет. Четвертое: поживем — увидим.
Эдуар, возможно, вернет себе свою коварную прелестницу, а я поспособствую улучшению репутации моей звезды. Я не так много выигрывала, но и ничего не теряла. В качестве бесплатного приложения к этому, я еще докажу Оливье эффективность своей работы, информировав его, где воркует его соловей. Довольная, я сама пошла на кухню,
Когда я вышла на улицу, по пути к стоянке такси поймала себя на мысли о том, каким образом сам Эдуар достал эти снимки. Я готова была себя ударить за то, что не задала ему этого вопроса. Потом я пожала плечами. Чтобы оставаться в стороне от всей этой комбинации, мне, несомненно, лучше не знать этого. Каждый успокаивает себя, как может. Сегодня я локти кусаю из-за этого. Ответ на эту загадку, возможно, прояснил бы все это дело. Конечно же эта стерва Аньес сама сообщила их адрес Эдуару.
Глава 5
Аньес де Курруа.
Несмотря на прохладу, мы ужинали при свечах на открытой террасе, защищенные от ветра небольшой деревянной стенкой цвета охры — типичный местный оттенок. Кроме нескольких цветочков, которые как будто сами росли из стола, двух хрустальных графинов, небольшого количества столового серебра и белой куртки метрдотеля, в ресторане отеля «Пелликано» все было очень просто: скатерть даже не была вышитой. При этом не было риска, что появится толстая добродушная итальянская mamma [46] со своим минестроне [47] и своими комментариями. Как только заказ был сделан, официанты молча отправлялись на кухню. В этой Италии ничего не было от Феллини — чистый Висконти [48] . Никто, похоже, не обращал на это внимания. И конечно, ни к чему не придирался. Вокруг нас все клиенты были похожи друг на друга, как кусочки сахара, они разговаривали тихими голосами, как будто дома они привыкли к тому, что их обслуживает целая армия прислуги. К счастью, эти феодальные порядки меня не шокировали, совсем нет. Справа на небе вышла на свидание с нами луна, а внизу серебристое море отдыхало сном праведника.
46
Мамаша (ит.).
47
Минестроне (ит.minestrone) — густой овощной суп.
48
Лукино Висконти (1906–1976) — итальянский режиссер театра и кино. О Феллини см.примечание на с. 115.
В воздухе чувствовался аромат жасмина — может быть, он шел от свечей, но я не была в этом уверена и не хотела выяснять, может ли жасмин цвести в начале февраля в полутора тысячах километров к югу от Парижа. В любом случае, не думайте, что я могу отличить запах жасмина от запаха флердоранжа или запах скошенного сена от запаха навоза. Лучше говорите со мной о сравнении метро Лондона и Парижа или о духах «Жики» и «Мицуко», здесь я чувствую себя в своей тарелке и различаю категории. Когда я нахожусь за городом, у меня возникает впечатление, что я попала в костюмный исторический фильм. Сегодня вечером мы определенно были погружены в атмосферу Старого порядка. Бог знает, почему Брюс согласился поужинать с Жан-Пьером Ренаром.
Вам неизвестно это имя, я его тоже не слышала, но в мире музыки Ренар знаменит так же, как Билл Гейтс в информатике. На протяжении двадцати лет он входил в руководство большинства крупнейших многонациональных звукозаписывающих компаний. Последний штрих: за три месяца до встречи с нами в Италии он побил все рекорды такого рода, покинув компанию «Континенталь», фирму Брюса, с чеком на 10 миллионов евро. Несомненно, деньги он получил не в благодарность за хорошую и верную службу. За три года акции «Континенталь» упали в цене на 60 процентов, реализация находилась в стагнации, и несколько звезд покинули компанию, больше не фигурируя в ее каталоге. Единственным бесспорным успехом Ренара было сокращение за счет увольнений на 30 процентов расходов компании на выплату зарплаты в Европе — он был президентом «Континенталь Европа», то есть на иерархической лестнице стоял выше Оливье. Он был самим воплощением безупречной версии палеолитического и одновременно авангардного капитализма: Уолл-стрит для патронов и Украина для рабочих.
Все это я узнала от Брюса. Накануне, когда он заметил Ренара у бассейна, он спрятался, закрыв лицо газетой. Напрасные усилия: тот засек нас и — как будто заметив, что у бассейна валяется выигрышный лотерейный билет, — взял курс прямо на нас. Точнее, на Брюса. Я не фигурировала на экране его радара. Ренар уселся рядом с Брюсом и пустился в бесконечные рассуждения; говорил он пещерным голосом, который шел как будто из недр земли. Ренар прошелся по всему кругу шоу-бизнеса, и это было весьма забавным и познавательным. От его острого глаза не укрылось ничего смешного, в его памяти сохранялись все анекдоты, его сеть продолжала информировать его о каждом проекте. Для каждого персонажа у него было свое четкое определение. Об Оливье, особом предмете его иронии и патроне «Континенталь Франс», он, например, заявил следующее: Брюс может полностью рассчитывать на него вплоть до того дня, когда действительно возникнет в нем нужда. Я помню эту формулировку, потому что наша история вскоре доказала ее обоснованность. Но не думайте, что Ренар обращался ко мне. Я могла бы упасть в обморок, перерезать себе вены, снять купальник — все равно он бы этого не заметил. Месье видел только Брюса, тридцать золотых дисков. По крайней мере, до того момента, когда стал прощаться. На солнце стало жарко, и он предпочел пойти в тень. «Потому что у меня очень чувствительная кожа». И тут я подала голос:
— Ну что же, хорошо, по крайней мере, что у вас есть хоть что-то чувствительное. Как следует берегите ее. И гуд бай.
Внезапно людоед из сказки трансформировался в ангела, подпав под чары того, кто напал на него. И стал извиняться: он-де не знал, он не представлял себе… Я быстро окатила его ушатом холодной воды:
— Чего вы не представляли? Что у Брюса может быть спутница? Что там нашептали на счет него ваши источники информации?
Ничего, конечно. Каскады долларов, которые сопровождали Брюса, заглушали звуки источников злословия. А Ренар собирался вновь всплыть на поверхность в этом бизнесе и по возможности отнять Брюса у «Континенталь», бывшей своей фирмы, которую он ненавидел теперь, после того как ее обчистил. Лев рыкающий покинул свое логово, чтобы ответить мне.
— Не принимайте меня за какого-то средневекового монстра. Брюс — мой старый партнер по игре, и, если бы я понял, что вы его спутница, я выразил бы вам свое почтение. Я полностью доверяю его вкусу. Это его фатальное оружие. То, что он выбрал дочку Жаклин Кеннеди вместо обычной безмозглой модели, с которыми встречаются поп-звезды, меня окончательно убеждает в том, что у него безошибочное чутье. К тому же, если вы простите мне мою грубость, я счел бы за честь пригласить вас обоих на ужин завтра вечером…
Брюс согласился. И вчерашний номер повторился. Ренар ужинал с Брюсом, а мы, две телки, смотрели на них. Ренар тоже пришел со спутницей, с настоящим призраком: это была сама мадемуазель Анорексия. Вместо живота у нее была впадина, по краям которой выпирали косточки бедер девочки-подростка, досыта напичканной журналами для панков. Если представить, как она делит ложе с этим монгольфьером, то получится иллюстрация эпизода хоррор-шоу. Но видела ли она хоть что-нибудь? Не уверена. Сев за стол, она погрузилась в свои грезы. Когда Брюс предложил налить ей бокал вина, она подняла глаза к небу, так, что они как будто выкатились у нее из орбит. Ренар сказал, что Дженнифер пьет только кока-колу лайт. Потом он забыл о ней, а заодно с ней и обо мне. Лишь Брюс интересовал его. Ренар хотел во что бы то ни стало вовлечь того в свою борьбу с компьютерными пиратами, скачивающими бесплатно музыку в Интернете. Это был уже не просто бизнесмен, а его ремейк, бизнесмен в квадрате, в десятой степени. Его не интересовали ни обстановка, ни вино, ни еда, ни две женщины, которые сидели между ним и Брюсом. Только проекты занимали его ум. Это было беспредельное хамство. Но я даже не стала делать попыток перевести разговор на рельсы обычного цивилизованного обеда архицивилизованных мужчин и женщин начала третьего тысячелетия. Оставив свои идеи о хорошем воспитании при себе, я погрузилась в свои собственные грезы.