Однажды в полдень
Шрифт:
Гусеница скатывалась по некрутому откосу из каштановых листьев и вопила от восторга.
Вечером был праздник. Светлячок зажег свой огонек, Слон трубил, Пчела жужжала громче обычного, и по мелодичному сигналу Соловья все набросились на пудинг.
Звуки пиршества не смолкали в течение нескольких часов. Трещало, хрустело и скрипело так, что казалось, весь лес кто-то перемалывает в мясорубке.
Никто не произносил ни слова. Все ели. Один не отставал от другого.
Когда уже где-то около полуночи Муравей перетирал
Часом спустя могучий храп поднялся к полному мерцающих звезд небу, нависавшему над лесом.
Будто бы оно устало и решило немного облокотиться на мир.
ЛЕТО БЫЛО В САМОМ РАЗГАРЕ и листва бессильно свисала с деревьев, томясь по осенней поре, когда, наконец, можно будет начать опадать и, кружась, стелиться ковром и менять цвет, когда сделается свежо и светло, и прозрачные дождевые капли повиснут на каждой веточке и на каждом побеге. В один из таких дней Белка отправилась в морское путешествие.
Она села в лодчонку, зачаленную у берега реки. Лодчонка была круглой, как заходящее солнце, так что было непонятно, где у нее нос, а где – корма, и Белка не могла решить, в какую сторону ей грести. Она втянула весла в лодку, и течение подхватило ее и понесло по реке.
Яркое солнце играло бликами на Белкиной мордочке, и она видела в воде свое отражение, утирающее со лба беспрестанно струящиеся с темени капли пота.
В голове ее теснились мысли. Они не давали ей покоя. Ей не хотелось думать, но мысли ее не слушались. Они были сильнее, чем ее воля.
Мысли придумали, что Белка сидела не в лодке, а на сковородке, стоявшей на огне. В ужасе Белка подскочила. Лодка резко накренилась и перевернулась, и Белка плюхнулась в воду.
Вынырнув, она пришла в ярость от своих мыслей. И если бы только можно было ущепнуть их или закатить им оплеуху!… И, пока она воевала со своими мыслями, лодка уплыла и Белке пришлось добираться до берега вплавь.
Расстроенная, выбралась Белка на прогретый солнцем берег и улеглась на спину. Ее мысли немедленно накинулись на нее, будто только того и ждали. Они придумали, что она спланировала по воздуху, как легчайший древесный листок, и приземлилась у двери Муравья, который как раз вышел из дому с большим стаканом сока из буковых орешков, – ледяного сока…
Внезапно мысли ее снова куда-то исчезли. Но все же они позволили ей протянуть руку за стаканом.
Солнце село, и Белка поплелась домой. На двери хижины Муравья висела записка:
Белка, я не знал, зайдешь ты или нет, но, когда ты заходила, меня как раз не было.
Белка вздохнула. И тут дверь распахнулась, и из дому вышел Муравей.
– Но это не взаправду, – сказал он, с улыбкой от уха до уха. – У меня есть для тебя кое-что вкусненькое, – добавил он.
–
Белка подошла к шкафу, сняла с полки книгу, положила ее на стол и раскрыла на заложенной травинкой странице.
– Гляди, – сказала она.
Муравей склонился над книгой и увидел картинку, но не разобрал, что на ней было нарисовано.
– Да, – сказал он, чтобы не показаться невежливым.
– Ну? – спросила Белка.
– Да-да, – повторил Мупавей.
– Правда, странно?
– А кто это? – осторожно поинтересовался Муравей. Он опасался, что за этим последует разговор, из которого он ничегошеньки не поймет.
– Ты что, не видишь? – удивилась Белка.
– Да… это… что-то глаза у меня сегодня … может, капель каких принять…
– Собака!
– Собака?
– Ну да. А ты бы не и подумал?
Муравей промолчал.
Они долго разглядывали изображение Собаки в книге, которую Белка этим утром одолжила у Дятла.
Как-то раз, давным-давно, Собака появилась в лесу, и большинство зверей успело на нее взглянуть. Она лаяла, носилась кругами и всюду совала свой нос, но ни с кем и словом не перемолвилась.
Через некоторое время она принялась выть. Все, кто это слышал, содрогнулись. Сыпались листья с ветвей, облетала древесная кора, рушились кротовины.
Вой продолжался недолго. Собака внезапно насторожилась, будто бы что-то заслышала. В лесу сделалось тихо-тихо. Все, затаив дыхание, выглядывали из-за ветвей и листьев. И тогда Собака убежала из леса, через канаву, в луга и в конце концов за горизонт. Больше она не вернулась.
Звери еще долго судачили о ней, но никто никогда так и не понял, зачем она приходила.
Белка закрыла книгу и посмотрела на Муравья.
– Вот так, – сказала она, кивнула, сдвинула брови и почувствовала себя очень важной, как будто она была единственной владелицей некоего редкого воспоминания.
– ВОТ Я ЗАЖМУРЮСЬ, – сказала Белка, – и произойдет что-то удивительное.
Она уселась на ветке перед дверью, и удивительное началось немедленно.
Поднялся ветер, ветка задрожала и Белка, как была зажмурившись, свалилась вниз. На левом плече у нее вздулась шишка.
– Уй, – сказала она.
Она встала, побрела по тропинке через лес к пруду и уселась там на травку.
– Я что, неправа? – сказала она самой себе.
– Неа, не права, – ответила она самой себе и вскочила.
«Как это я могу думать, что то, что только что случилось, не удивительно?» Она крутанулась вокруг себя, размахивая руками, но не смогла себя обнаружить.
– Дрейфишь, Белка, – заявила Белка самой себе. – Вот так-то.
– Ха, – ответила Белка самой себе. – Это я-то. Да как ты смеешь.