Одно лето на краю света
Шрифт:
— Ну что, Евгений Борисович, выспался? — спросил он Жеку. — Оно, конечно, после такой ночки я бы и сам минуток триста не отказался подремать.
— А японские рыбаки уже проснулись? — спросил Жека. Ему очень хотелось на них посмотреть. Всё-таки это ведь интересно, какие они, эти японские рыбаки, которым помогли спастись пограничники. Но Володя хмыкнул:
— Ну ты даёшь, старик! Пока ты спал, за ними прилетел вертолёт из отряда. Они теперь, скорей всего, там, а может быть, даже уже у себя дома. Но ты не огорчайся, что не увидел их. Люди как люди, только по-русски не умеют разговаривать. Всего-то и твердят два слова: «Холосо» и «Спасибо». А уж как они рады были, когда мы погрузили в вертолёт вместе с ними всю начинку с их шхуны! Оно и понятно, люди они небогатые. Если будут новую шхуну строить, каждый винтик-болтик в дело пойдёт. Только корпус бросовый нам на память остался.
Жека, едва дослушав Володю, ринулся в дом.
— Мама, можно я к шхуне? — закричал он.
Мама минуту помедлила, но потом сказала:
— Ладно, иди. Только речку поосторожней переходи. — И Жека понял, что после сегодняшней штормовой ночи, которую они провели вместе, мама уже перестала считать его маленьким.
Капитан, рулевой и матросы
Шхуна всё так же лежала на берегу, чуть наклонившись набок. Жека обошёл её вокруг. Это был настоящий, всамделишный корабль, а не игрушка. Подтянувшись на руках, Жека вскарабкался на борт. Постоял, внимательно оглядев палубу. Вот эта будочка на носу, наверное, капитанская рубка, догадался Жека. А с другой стороны на корме — люк, куда ведёт небольшая лесенка. Там, скорее всего, трюм для рыбы. Оттуда и сейчас ещё доносится рыбный запах. По лесенке можно лазить туда, вниз. Но всего больше Жеку интересовала капитанская рубка. Дверь в неё была вышиблена и висела на одной петле. Но зато… Зато в ней сохранился штурвал. Штурвал!
Жека вошёл в капитанскую рубку, крепко сжал в руках штурвал и попробовал повернуть его. Штурвал послушно повернулся. Это было большим счастьем — вот так сжимать и поворачивать штурвал корабля. Итак, теперь у Жеки имелся свой собственный корабль. А у корабля непременно должен быть капитан, и Жека торжественно назначил себя капитаном. Но одному капитану с таким большим кораблём было не справиться. Нужен был и рулевой, который, получая команды капитана, мог вести корабль. Жека назначил себя не только капитаном, но и рулевым. Понадобились и матросы. Ими тоже стал Жека. Работы у него было по горло. Как капитан он отдавал команду и, тотчас став рулевым, бежал к штурвалу, потом кубарем скатывался по лесенке в трюм, топая так, как могла бы топать вся матросская команда. Жека как раз вёл корабль по штормовому океану, когда к нему подошла мама. Занятый упорной борьбой с разбушевавшимися волнами, Жека даже не заметил, как она приблизилась.
— Жека! — раздался сквозь свист урагана в Жекиных ушах мамин голос.
— Мама! — закричал Жека. — Нас несёт на скалы! Рулевой! Держать влево! Есть, капитан, держать влево!
— Ты сегодня обедать собираешься, капитан? — спросила мама. — Или я теперь каждый раз должна буду бегать сюда звать тебя?
Жека не сразу выпустил из рук штурвал — обед ведь мог подождать ещё немного, а бросать летящий на скалы корабль было невозможно. И Жека сказал маме:
— Поднимайся на борт! Сейчас нас выбросит на берег!
В этот раз мама не стала спорить. Она, как и Жека, вскарабкалась на борт, прошлась по палубе, заглянула в трюм и даже взяла в руки штурвал, который Жека ей доверил. Всё-таки мама была женой пограничника и многому научилась, живя на границе. Это она сама ему сказала сегодняшней ночью.
Они благополучно выбросились на берег и уже собирались идти обедать, как Жека вспомнил, что не знает названия своего корабля. Название у него, конечно, было, но прочитать его Жека не мог, не могла и мама. Жека сначала огорчился, а потом подумал и сказал:
— А можно я его сам назову?
— Можно, — сказала мама.
Жека опять задумался. Не очень это, оказывается, просто: вот так, сразу, придумать название кораблю. Но Жека придумал.
— Знаю! — закричал он. — Давай назовём его «Малыш»!
— Давай, — согласилась мама.
«Так готовит Гена р'oжки, что съедают всё до крошки»
Эти стихи, сочинённые Юрочкой Снегурочкой, появились в стенной газете. Они были написаны красивым почерком редактора стенгазеты Алёши немного пониже приказа начальника заставы. А в приказе отмечалась отличная работа Гены. Все радовались и поздравляли Гену, а он ходил какой-то чудной — не то печальный, не то испуганный. Однажды спросил Володю:
— Ты, случайно, не видел, когда отправляли почту, майор моим письма не послал?
— Видел. Послал. Вот такое толстое! — радостно сказал Володя.
А Гена ещё больше загрустил.
— Да ты чего? — приставал к нему Володя.
И Жека удивлялся: чего Гене-то беспокоиться? Отец часто писал письма родителям солдат. Не жаловался даже, если солдат провинится. А уж про Гену он, конечно, написал самое хорошее. А Гена вдруг опустил виновато голову и сказал:
— Зачем я только это письмо написал!
Вот тут-то и стало понятно, отчего Гена такой печальный. Письмо Лиде он тогда послал. А в письме этом расписал сопки на океанском берегу, суровую солдатскую жизнь. Не написал только, что работает поваром. В самом деле! Разве не мог он, как другие ребята, ходить в береговые наряды с оружием и рацией, дежурить на верхнем посту или стоять ночным часовым? Он и просил об этом. А начальник заставы отвечал:
— Важно не кем ты служишь, а как. — И добавлял шутливо: — Да ребята меня самого съедят, если я лишу их такого повара.
А уж после того как Гена даже в тот страшный шторм сумел вовремя накормить солдат, и отдал майор приказ о его отличной работе.
— Что же теперь будет? — мучился Гена. — Мама, получив письмо с благодарностью самого начальника заставы, конечно, прочтёт его своим приятельницам. Городок, где живут его родители, а главное, где живёт Лида, невелик. Новости распространяются, как по телеграфу. Вот тебе и сопки, и суровая пограничная жизнь! И стоит там на посту повар в белом колпаке!
— Обижаешь ты Лиду, — сказал Володя.
— Почему это? — Лицо у Гены стало не печальное, а сердитое.
Но Володя и внимания не обратил:
— Это только не очень умным людям кажется, что если граница, то непременно каждый день должны быть завлекательные приключения, погони, поиски, засады. И в кино это показывают, и в детективах пишут. И сами мы, по правде говоря, заливаем в наших письмах, особенно девушкам. А в жизни — ты сам это знаешь — на границе хоть и трудная, но служба. Учёба почище, чем в школе. И дел себе солдат не выбирает: это, мол, с удовольствием, а тем пусть дядя займётся. И скучно бывает, и однообразно. Но главное — знать, что рядом с тобой верный, надёжный товарищ. Я уверен: Лида поймёт это.