Одноклассницы
Шрифт:
В конце шестого класса перед собранием, на котором ее должны были снова переизбрать председателем Совета отряда, Марина предприняла хитрый, как ей казалось, маневр. Она подошла почти ко всем одноклассникам и по-человечески попросила, пообещав давать списывать весь год домашку, не голосовать за ее кандидатуру на собрании. Пообещали все. Не выполнил никто. Как только Галина Викторовна велела, над партами поднялся лес рук. Марина сидела как оплеванная. Как же так? Ведь они обещали.
Придя в себя после такого предательства, она поняла, что злиться на одноклассников бессмысленно. Не могли же они пойти против классухи. Злиться стоило
Через месяц ее с гневными речами поперли со всех должностей. Она стала свободным и счастливым изгоем. К огорчению Галины Викторовны нисколько не раскаивающимся. Непосредственным поводом послужил открытый конфликт с классухой. Оставив Марину как-то после уроков, она снова стала грузить ее поручениями: подобрать стихи к классному часу на 7 ноября, выпустить стенгазету о вредных привычках и т. д.
«А также надо сделать …» – продолжала вещать Галина Викторовна.
В этот момент Марина совершенно неожиданно для себя буркнула: «Сама делай.» И замерла от ужаса.
«Сорокина, ты что, белены объелась?» – изумилась классная руководительница после минутного замешательства.
Марина молчала и смотрела в пол. И как у нее только вырвалось? Она не хотела ничего такого говорить, только про себя подумала. Молчание затянулось.
«Можешь идти, Сорокина,» – задумчиво молвила Галина Викторовна, всем своим видом демонстрируя оскорбленную невинность. – «Обдумай свое поведение.»
Матери рассказывать ничего не пришлось. Классная озаботилась этим сама. Неизвестно чего она наговорила, но мать была в панике и ярости одновременно.
«Сейчас же иди извиняйся,» – с порога рявкнула она.
«Не пойду,» – уперлась Марина.
«Пойдешь как миленькая.»
Глядя на насупленную дочь, она поняла, что подростковый возраст наступил резко и внезапно, как и большинство малоприятных вещей. Мать орала, ругалась и скандалила до вечера, заставив-таки Марину идти извиняться.
Галина Викторовна выслушала ее со скорбным лицом: «Хочешь добавить что-нибудь еще, Сорокина?»
«Нет,» – замешкалась Марина, лихорадочно соображая, чего еще хочет от нее училка.
«Хорошо, можешь идти,» – отпустила та.
Марина же шла тогда домой и думала: «Неужели классная не понимает, что ее извинения – полное вранье? И если бы мать не заставила, то по своей воле на никогда бы не пошла извиняться?»
Вакантное место заняла Астахова. И теперь из кожи вон лезла, метя хвостом перед классухой.
Марина. 8-й класс.
Вылазки, подобные походу в кино на «Маленькую Веру», стали постоянными. Уже с понедельника девчонки начинали думать куда прошвырнуться в выходные: в кино, на дискотеку в клуб з-да «Красное знамя» или еще куда. Если ничего в голову не приходило, а денег не было, просто ехали пошляться по центру города в поисках приключений. А уж если к ним в ходе прогулки кадрились какие-нибудь ребята, то разговоров хватало на неделю.
День города событием был новым. Может, конечно, день города и раньше отмечался, но так, больше для галочки в чиновничьих отчетах. А вот так, с размахом: с народными гуляньями, обжорными рядами, концертной площадкой в центральном парке и вечерней дискотекой со свободным входом там же, праздновали впервые. Пропустить такое событие было невозможно.
Девчонки долго наряжались, подкрашивали друг другу мордашки и начесывали челки. Наконец, изведя на всю компанию флакон лака для волос, двинулись. Марина, раздосадованная тем, что настоящих туфлей на каблуках у нее так и не было, завидовала Наташке Гусевой, гордо вышагивающей на шпильках. Она и так была самой рослой в компании, на полголовы выше любого мальчишки в классе, а на каблучищах и вовсе могла, при желании, плевать всем на макушки. Гусева плыла впереди королевским линкором, девчонки держались в кильватере.
В Центральном парке культуры и отдыха было столпотворение. Работали аттракционы, отовсюду гремела музыка, на площади перед концертной площадкой, где пока бодро топал каблуками народный ансамбль, яблоку негде было упасть. В некотором отдалении под кустами на травке расположились культурно отдыхающие компании горожан. Атмосфера была оживленно-радостной и расслабленной. А когда стемнело и началась обещанная городскими властями дискотека, стала еще и таинственной. Алкоголь в день города в парке не продавали, но у всех с собой было.
Подружки прошвырнулись по парку, потряслись на дискотеке, грубовато отшили липкую компанию подвыпивших парней, пококетничали с другой. Гусеву даже пригласил на медляк какой-то курсант из военного училища. Вот из-за нее то, еле ковылявшей на своих каблуках и стонавшей по этому поводу, все и случилось. Опасаясь, что автобусы скоро перестанут ходить, девчонки направились домой. Срезая путь, пошли через парк.
Неизвестно, сколько денег натырили городские небожители, прикрываясь празднествами, но на замену всех разбитых лампочек в фонарях не хватило. Чем дальше от центра парка удалялась компания подружек, тем тише становилась музыка и громче сверчки. Из темноты вынырнул и засиял слегка надкусанный с одного бока кругляшок Луны. Гусева ныла и шаркала по асфальтовой дорожке как усталая цирковая лошадь. Если бы не она, сильно замедляющая движение, подружки уже давно добрались бы до остановки и благополучно погрузились в автобус.
Шум и свет, как известно, пугают хищников. Они любят темные аллеи, разбитые фонари и ночную тишину. Парни появились неожиданно, с боковой тропинки и быстро окружили их, словно по заранее разработанному плану. Это были они – те самые липкие ребята, от которых подружки не без труда отвязались недавно.
«Привет девчонки! Какая встреча! Нехорошо так уходить, не попрощавшись. А? Мы вроде подружились с вами. А, дылда, мы ведь с тобой подружились?» – с этими словами заводила (мелкий, щуплый, с торчащей изо рта сигаретой) подошел вплотную к Гусевой с сунул руку ей между ног. Наташка с округлившимися глазами дернулась назад. Компания похабно заржала. Один демонстративно чпокнул, открывая банку пива. Хотя все они и так уже были хорошо подогретыми.
«Ну ка, Колян, дай отхлебнуть, а то меня аж в жар бросило от этой красотки,» – протянул руку за пивом заводила. Девчоки оцепенели, точно стая мартышек перед удавом Каа. Наташка, обхватив себя руками, словно защищаясь, стояла ни жива, ни мертва.
Парней было трое. Они были старше, лет восемнадцати, может быть. От них ощутимо веяло опасностью. От таких нельзя было ни отшутиться, ни отбрехаться. Их можно было только бояться. На то и был расчет. Они всегда приставали к малолеткам, не рассчитывая получить серьезный отпор.