Однокурсники
Шрифт:
И опять-таки в соответствии с распоряжениями правительства, направленными на обеспечение равных прав и возможностей, он, как и остальные кандидаты, должен был приехать в Гарвард и прочитать там лекцию.
— Понимаю, это глупо, — извинялся Седрик Уитман по телефону. — Мы же знаем тебя столько лет и слышали твои выступления. Но чтобы следовать новым правилам au pied de la letter [78] , тебе обязательно придется выступить с «пробной» лекцией.
78
Буквально (фр.).
— Все нормально, — ответил он, мысленно уже пакуя чемоданы для триумфального возвращения в Кембридж.
Затем они договорились о дате его выступления.
Официально это должно быть прослушиванием, но Тед в душе надеялся, что его выступление станет инаугурационной речью.
— Среди множества печатных работ нашего сегодняшнего оратора особенно выделяются две: монография «Тлемозин», блестящее исследование темы трагического героя у Софокла, и готовая к изданию книга «Поэт парадокса» с анализом драматургии Еврипида, которую я с большим удовольствием прочел в рукописи. Сегодня он распутает перед нами все хитросплетения в последней драме Еврипида — «Ифигения в Авлиде». С огромной радостью представляю вам профессора Теодора Ламброса.
Тед встал со своего места, пожал Уитмену руку и разложил свои бумаги на кафедре. Поправляя микрофон, он обвел взглядом слушателей. Ему в голову вдруг пришла мысль, что он ни разу еще не видел Бойлстон-холл таким полным.
Неужели все эти люди собрались здесь из-за его репутации ученого? Или всем уже известно, что сегодня аудитория участвует в закрытом предварительном прослушивании следующего Элиот — профессора по древнегреческой филологии?
В этих, казалось бы, чрезвычайно мучительных обстоятельствах он чувствовал себя на удивление спокойно. Он так часто представлял в своих мечтах, как все будет, что уже привык к этой мысли.
Чем дольше он говорил, тем реже заглядывал в свои записи. Он стал чаще смотреть на слушателей, умело входя в зрительный контакт с наиболее важными людьми из присутствующих. Среди них, между прочим, находился такой высокопоставленный человек, как Дерек Бок, ректор Гарвардского университета, ни больше ни меньше.
Он только что приступил к рассуждениям о смелой и зримой символичности в той сцене, когда входит Клитемнестра, неся на руках младенца Ореста, как вдруг у него перехватило дыхание.
Возможно, слушатели, захваченные столь драматичным повествованием, ничего не заметили. Но Теду явилось видение, которое потрясло его до глубины души.
Возможно ли такое, или ему просто показалось? Неужели это Сара, его бывшая жена, стоит в задних рядах, прислонившись к столбу?
Несмотря на внутреннее замешательство, он благодаря своему могучему чувству самосохранения заставил себя найти нужное место в конспекте и хотя немного осипшим голосом, но продолжил чтение лекции.
Однако он остро ощутил, как внезапно изменился стиль изложения материала и то, что голос его зазвучал по-другому, разрушило волшебную атмосферу в аудитории.
И теперь он уже был не в силах сопротивляться отчаянному желанию покончить поскорее с этой дурацкой лекцией.
«Может быть, — думал он, — если я удостоверюсь, что на самом деле ее там нет, все опять встанет на место». И, переворачивая страницу, он бросил взгляд в последние ряды.
Сара была там. И выглядела еще прекрасней, чем когда-либо.
«Но почему? Почему моя бывшая жена, которая сейчас должна находиться в Оксфорде, очутилась вдруг здесь, в Бойлстон-холле?»
А затем в мозгу его молниями засверкали мысли, которыми он заклинал себя, подобно героям Гомера: «Расслабься, Ламброс, вот проклятье! Соберись с духом. Это же твой последний шанс добиться всего, что ты хотел в этой жизни».
Героическим усилием он справился с собой. Сделав глубокий вдох, он перестал читать, хотя оставалось еще несколько абзацев, поднял голову и закончил выступление своими словами. В заключение публика приветствовала его восторженными аплодисментами.
Прежде чем покинуть аудиторию, к нему подошли ректор и декан, чтобы пожать ему руку. А потом, пока старшие преподаватели кафедры классической филологии тактично ждали в глубине зала, к кафедре подошла Сара — поздороваться со своим бывшим мужем.
— Это было великолепно, Тед, — тепло похвалила она. — Ты потрясающе переработал всю последнюю главу.
— Слушай, я не понимаю, — ответил он, стараясь придать себе беспечный вид. — Разве ты не должна сейчас учить студентов в Англии?
— Должна, — ответила она. А потом голосом, в котором забавно сочетались застенчивость и гордость, добавила: — Но меня пригласили в Гарвард для участия в конкурсе на вакантную должность. Завтра утром я даю семинар по эллинистической поэзии.
Он не верил своим ушам.
— Тебя пригласили участвовать в конкурсе на звание и должность Элиот-профессора?
Она кивнула.
— Знаю, это глупо. Ясно, им станешь ты. Я хочу сказать, одних твоих публикаций более чем достаточно.
— Они позвали тебя проделать весь этот путь, основываясь только на трех твоих статьях?
— Вообще-то четырех. А еще у меня выходит книга.
— Книга?
— Да, в Оксфорде понравилась моя диссертация, и издательство печатает ее этой весной. Вероятно, в отборочной комиссии Гарварда видели копию оригинал-макета.
— О, — произнес Тед, сбавив тон, — поздравляю.
— Наверное, тебе уже пора идти, — мягко сказала она. — Все эти важные люди явно хотят выпить за твое здоровье.
— Да, — ответил он растерянно. — Мм, рад был тебя видеть.
Банкет в честь Теда после окончания лекции проходил в одном из укромных залов преподавательского клуба. Он понимал, что ему необходимо провести это светское мероприятие для того, чтобы напомнить всем, кто хорошо его знал, и показать тем из профессоров, кто однажды его отверг, что он очень любезный, образованный и дружелюбный человек. Год, проведенный им в Оксфорде, казалось, добавил ему авторитета и… научил его, как надо вести беседы за ужином.