Однолюбка
Шрифт:
Мексиканец вернулся и вручил ей флягу и сигнальный свисток.
— Пожалуйста, повесьте его себе на шею, сеньора. Пустыня поглощает крик человека.
— А я и не намерена кричать, — возразила Мэри. Получилось опять свысока. Но, в конце концов, она же собиралась не на «выживание в пустыне», а на короткую конную прогулку. Мэри прикрепила флягу к седлу, небрежно сунула свисток в карман брюк и вскочила в седло.
Потом кивнула бедному Леону, с испуганным выражением на лице открывшему ей решетчатые ворота, и галопом проскакала мимо него.
Леон озабоченно глядел вслед наезднице. Потом
— Не волнуйся, отец, — успокоил его маленький сын. — Я знаю сеньориту. Это моя учительница. Она очень энергичная и знает, чего хочет.
Леон посмотрел вниз на Кристобаля.
— Мы могли бы дать ей в сопровождение того «гринго», которого сеньор Стоун нанял несколько дней назад.
— Мне не нравится этот «гринго».
— Мне тоже, — согласился Леон. Этот Колби ни в коей мере не заменял индейца-навахо, три дня назад сломавшего ключицу из-за Вертуньи.
— Ну ладно, будем надеяться на лучшее, — буркнул Леон и снова уставился вслед облаку пыли. Неужели никто не говорил этой учительнице, что в пустыне нельзя выкладываться, иначе слишком сильно вспотеешь?
8
Но Мэри в таком бодром темпе проскакала лишь первый километр, ей хотелось прочувствовать радость движения. Потом она перевела лошадь на медленную рысь и стала с интересом смотреть по сторонам. Вот и знаменитые кактусы «сагуаро», которые достигали пятнадцати метров в высоту и давали красные плоды, употребляемые индейцами в пищу. А эти напоминающие бочки кактусы, все направленные в одну сторону, должно быть, те самые, которые якобы спасли жизнь не одному заплутавшемуся путнику, так как всегда указывают на юг.
В типичном для пустыни мескитном кустарнике Мэри не нашла ничего привлекательного, путаница сучьев и заросли жестких колючих метелок вместо листьев показались ей зловещими. К тому же сегодня она прочитала в одном сочинении, что именно эти кусты представляли собой настоящий феномен. Их корни вроде бы проникали вглубь на тридцать метров, и жизнь в пустыне концентрировалась именно под этими кустами. Разветвленные сучья создавали из пригнанного ветром песка подобие крепостных валов, за которыми жили кенгуровые крысы, бурундуки, ящерицы, муравьи, а порой и гремучие змеи. Это, в свою очередь, привлекало ястребов и койотов. Пустыня сама заботилась о собственном равновесии.
«Чудеса, — подумала Мэри, шагом двигаясь дальше. — Здесь, где я, горожанка, ничего не вижу, кроме пыли, колючек и кактусов, есть все, что составляет круговорот жизни».
А что есть жизнь? Тропические джунгли, где все пышно цветет, все кричит красками, все пышет изобилием, или эта пустыня, где вопреки всему что-то урождается? В чем жизнь? В большом или в малом?
Мэри придержала кобылку, спрыгнула с седла и привязала лошадь к кусту. Справа от тропы тянулась широкая впадина, переходящая затем в невысокое скалистое плато. Наверно, оттуда ей откроется прекрасная перспектива. Мэри сняла с седла одеяло, так как читала о муравьях, укусы которых болят и зудят неделями.
Она сползла по впадине вниз, а потом вскарабкалась на свою маленькую скалу. Закат солнца! Раскаленный красный шар опускался за низко плывущие тучи, создавая зрелище призрачной красоты. Ничего, кроме гигантских кактусов, колючих кустов и песка. Ни единого звука. Казалось, будто находишься в абсолютном одиночестве на чужой, необжитой планете.
Тишина заставляла Мэри нервничать. Она попробовала расслышать хоть какой-то шорох в якобы живой пустыне и действительно услышала приглушенный стук копыт. А что, если Ред как раз сейчас, пока она сидела на скале, стараясь хоть немного понять эту местность, проехал мимо со своими туристами?
Мэри торопливо полезла вниз, окончательно убедившись в справедливости своей неприязни к мескитным кустам. Когда спешишь, их еще больше попадается на пути. Она с досадой попыталась отцепить от колючек свою шикарную джинсовую куртку.
Подняв глаза, Мэри увидела перед собой на дороге черного всадника на фоне вечернего неба. Он выглядел угрожающе, она поначалу даже не поняла почему. Потом различила, что у этого человека не только глубоко надвинута на лицо ковбойская шляпа, но и шейный платок закрывает рот и нос.
Но это же смешно, подбодрила себя Мэри и все же почувствовала, как заколотилось сердце. Кто-то возвращается с маскарада? Или Леон послал ей вдогонку этого шута?
Мужчина стал спускаться по впадине, она услышала, как царапают шпоры каменистое дно, и посмотрела на его сапоги.
Никто не возвращался с маскарада. Это был Колби! Она узнала заплатку на сапоге.
Мэри испуганно развернулась и бросилась сквозь мескитные заросли и кактусы. Что ему от нее надо? Бритта Димэгон сказала, что он сумасшедший. Страшно представить, какие «небольшие шутки» может учинить подобный тип над женщиной…
Страх и отвращение погнали Мэри вперед, оборачиваться она не решалась. Собственное прерывистое дыхание заглушало мерзкий звук, который время от времени выбивали о камень шпоры.
И все же ей необходимо было когда-то остановиться: она задыхалась и не могла двигаться дальше. Мэри упала в песок, закрыла голову руками и застыла, как напуганный ребенок.
Через какое-то время все звуки стихли, и она подняла голову. К своему огромному облегчению, она установила, что черный ковбой прекратил преследование. При первой встрече Колби произвел на нее впечатление совершеннейшей развалины, вероятно, она находилась сегодня в лучшей спортивной форме.
Но потом она снова испугалась. В последнем отсвете сумерек Мэри увидела, что Колби отвязал ее кобылу и поскакал с ней прочь — прямо сквозь заросли, в противоположном направлении.
Уже через минуту Мэри сидела в полной темноте. Ночь, видимо, наступала здесь быстро, просто раньше она этого не замечала.
«Надо надеяться, надо надеяться, скоро выглянут звезды», — уговаривала она себя. Ей нужно снова найти дорогу, пока Ред не проехал со своими людьми.
На обратном пути Ред повел свою группу к пограничному ранчо другой, более короткой дорогой, и сейчас они уже «обмывали» успешное возвращение. Поскольку участники программы «выживания» должны были, как настоящие ковбои, первым делом позаботиться о своих лошадях, на дворе успела наступить ночь. Теперь все чокались с ним, благодарили за незабываемые впечатления и утоляли жажду алкоголем.