Офелия и янтарные хроники
Шрифт:
– Ничего, я справилась. И я, конечно, не собираюсь…
В этот момент кто-то ответил на другом конце линии. Мама с облегчением выдохнула.
– Я звоню насчёт Офелии, – сказала она, не обращая внимания на мои протесты. – Приезжайте как можно скорее.
Я поняла, что, должно быть, окончательно сошла с ума, когда спустя несколько часов вылезала из парижского канализационного люка следом за сумасшедшей старухой. А ведь я была полна решимости противостоять маме, непонятно зачем позвонившей родственникам. Однако сейчас я сосредоточенно ставила ноги одну за другой на ступеньки ржавой
– Скорее, Офелия. Мы опаздываем, – напомнила она. Даже когда она говорила шёпотом, как сейчас, – видимо, в этой стране лучше не попадаться на глаза посторонним, разгуливая по канализации, – в её голосе всё равно звучала французская певучесть.
– Знаю, – прошептала я в ответ и поправила за спиной объёмистый походный рюкзак. В том, что нам приходилось спешить, конечно же, виновата я, как всегда. Но на этот раз это произошло не только из-за моего проклятия непунктуальности. Ситуация сложилась совершенно абсурдная, и я в замешательстве двигалась ещё медленнее, чем обычно. Кроме того, верхняя ступенька прогнившей лестницы была такой скользкой от осенних листьев, что когда я, наконец, добралась до вершины, то начала безотчётно пошатываться. На мгновение я даже потеряла равновесие и чуть не рухнула обратно в шахту канализации.
Однако рука моего двоюродного деда, который первым из нас троих вскочил на ноги, поймала меня в последний момент и дёрнула назад.
– Оп-ля! – пробормотал Жак.
(Они с Бланш без лишних церемоний просили называть себя дядей и тётей.)
Тем временем тётя Бланш направила фонарик мне прямо в лицо. Щурясь от яркого света, я пыталась понять, где мы оказались. Но разобрать удалось всего лишь очертания какого-то заднего двора.
– Разве ты не упоминала в своей последней рождественской открытке, что достигла больших успехов в скалолазании? – спросила Бланш, которая была старше меня примерно в пять раз, доставала своим тюрбаном до кончика моего носа и безжалостно обогнала меня при подъёме. Какой стыд.
И ведь я никого не обманывала. Мне очень нравилось лазать по стенам со страховкой на скалодроме и смотреть на мир сверху, из-под потолка. Обожаю это ощущение, когда удаётся преодолеть страх и почувствовать себя свободной и неуязвимой, отрешённой от всего. Однако сейчас я прошла вовсе не раунд в скалолазном зале, где нужно всего лишь освоить новый маршрут. Наша прогулка получилась совершенно безумной. У меня даже колени дрожали, хотя я почти не устала.
Скорее всего, у меня был шок или что-то в этом роде.
– Рука болит, да и рюкзак очень тяжёлый, – не слишком удачно попробовала парировать я. Забинтованной рукой я указала на огромный рюкзак, а другой прикрыла глаза. – Пожалуйста, нельзя ли посветить в другое место?
Кажется, это прозвучало жалостливо и совсем не похоже на меня. Нужно было прийти в себя, и я заставила себя подумать о чём-нибудь прекрасном. Например, вспомнила, что в понедельник я пропущу контрольную по математике, потому что уплыла с родственниками в Париж по подземной реке в канализации… Что ж, это сработало на отлично!
– Ох, прости. – Тётя Бланш опустила луч света так, чтобы я могла снова увидеть её птичье личико. Её водянистые глаза, сидящие в гнёздах морщинок, внимательно наблюдали за мной. – Пойдём дальше или тебе нужно отдохнуть? – спросила она, но не сумела скрыть нетерпения. – Что-то ты бледная. Плохо себя чувствуешь?
Я поспешно покачала головой. После истории с книгой сказок тётя Бланш наверняка считала меня размазнёй. И сейчас я была на пути к тому, чтобы ещё раз подтвердить в её глазах этот образ.
– Всё хорошо. Жду не дождусь, когда увижу сестру и ваш дом, – добавила я с большим энтузиазмом, как будто невыносимо страшная история о Красной Шапочке и злом волке никогда не пугала меня до слёз.
– Прекрасно.
Она крутанулась на месте, и я поспешила за ней.
Что ни говори, Бланш поразительно напоминала сморщенного попугая, и это впечатление усиливалось, когда она порхала – пардон – суетливо семенила между двумя рядами мусорных контейнеров в своём переливчатом платье из тафты, туфлях с вытянутым носом и тюрбане, украшенном огромным янтарём. На её руке болталась неоново-розовая сумочка – самое странное дополнение к наряду.
Парижская мода бывает сумасбродной, это общеизвестно. Но от пожилых, состоятельных дам я ожидала, честно говоря, чего-то более традиционного.
Возможно, костюма от Шанель. Насколько я помню, тётя Бланш при нашей последней встрече выглядела не так колоритно. На похороны в ярко-розовом она точно не приезжала.
Дядя Жак, кстати, тоже едва ли сливался с толпой. Пусть его вельветовые брюки не сияли всеми цветами радуги, как платье тёти Бланш, а были обычного коричневого оттенка, однако войлочные тапочки и рубашка так истрепались, что, казалось, вот-вот развалятся.
– Не тревожься, скоро будем дома, – сказал он.
Ему, как и тёте Бланш, было на вид лет восемьдесят, не меньше, но годы его не согнули. Морщины прочертили элегантные линии у его рта и придали ему шик киногероя из прошлого.
Теперь мы втроём обходили зловонную кучу мусора, пока я пыталась побороть панику, которая медленно поднималась во мне. Всё это было странным и не имевшим ничего общего с нормальной жизнью.
– И когда вы собираетесь мне объяснить… – я подыскивала слова, но тщетно, – всё самое важное?
– Не сейчас, мы и так опаздываем на метро из-за того, что вам пришлось возвращаться, юная леди. – Теперь тётя Бланш, казалось, немного запыхалась.
– Брось, Бланш, у малышки голова идёт кругом. Опоздаем? Значит, сядем на следующий поезд, – сказал дядя Жак, но тётя Бланш покачала тюрбаном.
– Ты же знаешь, что я договорилась поболтать по телефону с Сибиллой Чо.
– Простите, – извинилась я в третий раз. Тётя Бланш, похоже, не понимала, насколько грубо вырвали меня из реальности пылевые облака и это внезапное путешествие. Мне требовалось время, чтобы всё это переварить. Конечно, они не оторвали меня от идиллии. Мы не были образцовой семьёй. Да и разве можно было этого ожидать? Смерть отца поразила нас слишком сильно. И всё же мы справились.