Офицеры и джентльмены
Шрифт:
Вокруг мшистого ложа Фидо росли шалфей, тимьян, майоран, дикий бадьян и мирт, и, когда солнце поднялось над обрывом, заросшим густым кустарником, они своим ароматом совершенно заглушили мучившие его кошмары.
Бивший здесь же родник был ухожен, освящен и имел вполне христианский вид; в двух созданных руками человека искусственных бассейнах била ключом искрящаяся вода; в скале над бассейнами была высечена ниша. Над нишей, на плоской, потрескавшейся от времени доске, виднелось изображение святого, выцветшее, но еще различимое.
Проснувшись посреди этой идиллической долины, Фидо обнаружил
— Доброе утро, — пролепетал Фидо. — Я англичанин. Союзник. Воюю с немцами. Я голоден.
Критянин промолчал. Вместо ответа он протянул свой епископский посох, ловко зацепил им лежавший рядом с Фидо ранец-рюкзак и подтянул его к себе.
— Эй, послушай! Ты что же это делаешь?
Старик вытащил и осмотрел одну за другой все вещи Фидо и переложил их в свою сумку. Он забрал даже безопасную бритву и тюбик мыльной пасты. Затем он вывернул ранец-рюкзак наизнанку, потряс его и хотел было бросить в сторону, но передумал и повесил на свою мощную шею. Фидо наблюдал за ним как завороженный. Потом он крикнул:
— Что же это такое, черт возьми? А ну-ка отдавай мои вещи назад!
Старик поглядел на Фидо так, как будто тот был его капризным правнуком. Фидо вытащил пистолет.
— Отдай вещи иди я выстрелю! — исступленно крикнул он.
Критянин с интересом посмотрел на оружие, мрачно кивнул головой и сделал шаг вперед.
— Стой! — воскликнул Фидо. — Я выстрелю!
Однако потный палец Фидо лежал на спусковом крючке неуверенно. Старик наклонился к нему. Фидо не тронулся с места. Старик осторожно высвободил мозолистой рукой рукоятку пистолета из охвативших ее пальцев Фидо, с любопытством повертел его в своих руках и, кивнув головой, засунул за малиновый кушак рядом со своими кинжалами. Потом повернулся и молча, уверенно полез вверх по склону.
Фидо заплакал.
Он пролежал в долине всю первую половину дня, не имея ни сил, ни желания двигаться. В полдень он подполз к фонтанчику и подставил свою лысую голову под бьющую струю воды. Это тотчас же напомнило ему, что он голоден. Прошедшей ночью шел разговор о выгруженных на берег запасах продовольствия. Ручеек должен течь к морю, к пляжам, к запасам продовольствия. Где-то у Фидо было письменное распоряжение заместителя генерал-квартирмейстера. Даже в этих безвыходных обстоятельствах он не совсем потерял веру в магическую силу официальных форм. В этой бумажке заключено его спасение. Фидо встал и, нетвердо держась на ногах, отправился намеченным курсом.
Вскоре дорога стала сужаться и привела его в тесное ущелье; тропинка то и дело уходила под воду. Он шел очень медленно, часто останавливаясь, чтобы отдохнуть. В безмолвие одной из таких пауз ворвался леденящий кровь звук. Кто-то шел ему навстречу. Уйти было некуда: стены ущелья поднимались отвесно. Он мог только повернуть назад или ждать своей участи на месте. Фидо решил остаться на месте. Шаги приближались, они раздавались совсем близко. Фидо не вынес пытки ожидания. Будь что будет. Он поднял руки вверх и побежал вперед с криком:
— Сдаюсь! Я безоружен. Я нонкомбатант. Не стреляйте!
Он закрыл глаза. И тут чей-то голос произнес:
— Майор Хаунд, сэр! Вы сам не свой. Попробуйте немного вот этого, сэр.
У Фидо подкосились
— Счастливая встреча, если мне позволено выразиться так, сэр. Вы сможете пройти еще одну милю? Обед готов.
Обед. Фидо ощупал карманы своей полевой куртки. Из дрожащих рук вывалились сорок или пятьдесят тысяч драхм. Затем он нашел то, что искал: письменное распоряжение, полученное от заместителя генерал-квартирмейстера.
— Обед, — подтвердил он.
Людович прочитал бумажку, смял ее и выбросил прочь. Затем собрал рассыпавшиеся банкноты. Протянув руку, он помог Фидо встать на ноги, повернулся и пошел впереди, показывая дорогу.
Вскоре стены ущелья расступились, и взору идущих открылась небольшая возделанная равнина, окаймленная раздвинувшимися обрывистыми скалами и имеющая выход к морю. Людович уклонился в сторону от тропинки и ручья и пошел вдоль подошвы горы. Дорога была тяжелой, и Фидо, едва переставлявший ноги, стал пошатываться и отставать. Через полчаса он прошептал:
— Старшина, подождите меня. Я не могу идти дальше.
Это было сказано таким слабым голосом, что слова затерялись в шуме его неуверенных шагов. Людович продолжал идти широким шагом. Фидо остановился, его ноги подкашивались, голова поникла, глаза закрылись. Но именно в этот момент безнадежной отрешенности к нему пришло спасение. В пустоте, возникшей перед его невидящим взором, потянуло слабым, едва уловимым, восхитительно вкусным запахом. Он поднял опустившийся было нос и принюхался. Отчетливая, как рог Роланда, новая нота призывала его к жизни. До него донесся хватающий за душу, забивающий нежную гармонию ароматов прелых листьев и усыпанных пчелками цветов великолепный запах — звучный, органной окраски тон кухни. Фидо пришел в восторг, разрумянился, его охватило восхищение. Не сказав ни слова, он рванулся вперед. Следуя по запаху, лавируя между валунами на предательских каменных осыпях, он обогнал Людовича; С каждым его энергичным шагом запах становился все сильнее. Вскоре он увидел высокую скалу, а в ней — широкий зев пещеры. Спотыкаясь, Фидо прошел через прохладную щель. Вокруг железного котла, едва различимая в чаду испарений и дыме костра, сидела группа людей; В котле клокотало варево из цыплят, зайцев, козлятины, свинины, перца, огурцов и чеснока, риса и хлебных корок, неизвестных крупных вялых клубней и пучков мясистой зелени, морской воды, доброй порции красного вина и оливкового масла.
Фидо растерял свои нож, вилку, ложку и котелок. Он искоса посмотрел на сборище и различил фигуру, оказавшуюся его денщиком, который намеревался приступить к еде. Фидо вцепился в его котелок, но солдат держал свой судок крепко и не проявлял ни малейшего желания выпустить его из рук.
— Эй, послушай-ка, в чем дело? — удивился Фидо.
Он продолжал тащить котелок к себе, солдат не уступал; их пальцы погрузились в горячую жирную похлебку.
— Уступи, Сид, — сказал дружелюбным, примирительным тоном стоявший позади Фидо старшина Людович. — Любому, у кого есть глаза, ясно, что майор дошел до ручки. Раз уж он нашелся, нельзя же дать ему помереть с голоду, верно ведь, Сид?