Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Докинз Ричард

Мне стоит за это извиниться, но, по крайней мере, я в неплохой компании. В 1982 году нобелевский лауреат, молекулярный биолог Франсуа Жакоб написал прекрасную книгу под названием “Возможное и действительное” (The Possible and the Actual). Я читал английский перевод вскоре после его выхода и дошел до абзаца, который показался странно знакомым. Я поискал и нашел причину. Жакоб, должно быть, читал “Эгоистичный ген” – возможно, в переводе на французский; возможно, у него была фотографическая память, или, может быть, он выписал себе абзац, а позже нашел записи и ложно вспомнил, как написал его сам. Я привожу два абзаца на следующей странице.

Я ни на секунду не допускаю подозрений в грубом плагиате. Зачем бы заслуженный нобелевский лауреат стал этим заниматься? Полагаю, что здесь произошел самый настоящий сбой в памяти – или, может быть, сошлись слишком хорошая память на сам текст и сбой в памяти о его происхождении.

Возвращаясь к лондонским дебатам – их организовывала компания “Ум в квадрате” (Intelligence Squared): до и после дебатов она проводила

голосование, чтобы проверить, изменились ли мнения публики после выступлений. Результаты голосования на наших дебатах по теме “Нам лучше без религии” приведены в таблице ниже. Не знаю, как расценивать то, что общее количество голосов в конце дебатов на 112 больше, чем в начале, – а скорее всего, еще больше, так как ответы “Не знаю” в конце не считали. Как бы то ни было, радостно видеть, что наша сторона выиграла в дебатах – возросли и абсолютные цифры, и доля по отношению к другой стороне.

“Эгоистичный ген”

Ричард Докинз

Первое издание: “ОЮП”, 1976, стр. 49

Другая ветвь, называемая теперь животными, “открыла” для себя возможность эксплуатировать растения, поедая либо непосредственно плоды их биохимической деятельности, либо других животных. В процессе эволюции обе главные ветви машин выживания создавали все более и более замысловатые способы повышения своей эффективности в соответствии со своими различными образами жизни, непрерывно расширяя круг доступных ниш и местообитаний. Главные ветви делились на ветки и веточки, каждая из которых достигала совершенства в приспособлении к тому или иному специализированному образу жизни: в море, на земле, в воздухе, под землей, на деревьях, в телах других организмов. В результате такого ветвления возникало огромное разнообразие животных и растений, так поражающее нас сегодня [106] .

“Возможное и действительное”

Франсуа Жакоб

Первое издание: “Пантеон букс”, 1982, стр. 20

Другая ветвь, именуемая животными, развила способность использовать биохимические возможности растений: либо напрямую, поедая их, либо косвенно, поедая других животных. Обе ветви находили все новые способы жить во все более разнообразных условиях окружающей среды. Появлялись новые ветви и веточки, каждая из которых обретала способность жить в определенной среде: в море, на земле, в воздухе, на полюсах, в горячих источниках, в других организмах. Такое ступенчатое ветвление за миллиарды лет породило то невероятное разнообразие и те приспособления, которые потрясают нас в живом мире сегодня.

106

Пер. Н. Фоминой. М.: Corpus, 2018.

За ужином после дебатов я сидел напротив Роджера Скрутона, с которым раньше не встречался, и был покорен его спокойным обаянием. К нам среди прочих присоединился Мартин Эмис, и я наслаждался, наблюдая шутливую перепалку между Мартином и Кристофером о том, кто больший поклонник Лаллы (которая сидела между ними) в сериале “Доктор Кто”.

Кажется, я был последним, кто брал у Кристофера Хитченса официальное интервью. В 2011 году меня пригласили редактировать двойной рождественский выпуск журнала New Statesman, и я включил туда в том числе и сокращенную расшифровку собственного длинного интервью с Кристофером. Оно состоялось 7 октября 2011 года в Хьюстоне, Техас, где Кристофер проходил лечение от рака по новой методике. Им с женой на время отдали огромный красивый дом, хозяева которого уехали за границу. Туда меня пригласили на ужин, вместе с Мэтью Чепменом – обаятельным писателем и режиссером (а также правнуком Дарвина). Кристофер был чудесным хозяином – остроумным, очаровательным, заботливым, – хотя и не мог есть из-за болезни.

Перед ужином мы с Кристофером сели за стол в саду и побеседовали для журнала New Statesman. Я так боялся пропустить что-то из его слов, что задействовал целых три диктофона. Все они сработали, и мое изложение интервью можно найти в интернете. Приведу здесь лишь короткий диалог, который много значил для меня – и до сих пор приносит утешение, когда у меня опускаются руки:

РД: Одна из моих главных претензий к религии – в том, как на детей вешают ярлыки: “ребенок-католик”, “ребенок-мусульманин”. Я довольно много занудствую по этому поводу.

КХ: Никогда не бойтесь предъявлять это обвинение, и не бойтесь своей напористости.

РД: Я это запомню.

КХ: Если бы я был напорист – это бы не имело особого значения: я наемный писака, я лью воду на собственную мельницу. А вы многого добились в своей научной области. Вы просветили множество людей – этого никто не отрицает, даже ваши злейшие враги. Вы видите, как вашу научную область пытаются дискредитировать и вытеснить. Напористость – это меньшее, чем вы можете ответить… Вашим коллегам должно быть стыдно, что они не встают строем со словами: “Мы будем защищать своих коллег от этих отвратительных нападок на истину”.

Он вернулся к этому аргументу в своей последней колонке для журнала Free Inquiry, опубликованной посмертно под названием “В защиту Ричарда Докинза” [107] .

На следующий день после интервью для New Statesman

мы с Кристофером отправились на Техасский съезд свободомыслия, где на вечернем банкете я должен был вручить ему премию Ричарда Докинза от имени Американского альянса атеистов. Эта ежегодная премия вручалась уже двенадцать раз [108] : в 2003 году ее получил Джеймс Рэнди, за ним последовали Энн Друян, Пенн и Теллер (совместная премия), Джулия Суини, Дэниел Деннет, Айаан Хирси Али, Билл Мейхер, Сьюзен Джейкоби, Кристофер Хитченс, Юджини Скотт, Стивен Пинкер и, совсем недавно, Ребекка Гольдштейн. Кристофер не мог ужинать из-за болезни, поэтому он появился в конце, и его встретили бурными аплодисментами, от которых у меня слезы навернулись на глаза. Затем я произнес речь, Кристофер взобрался на помост – вновь под бурные аплодисменты, – и я вручил ему премию. Его благодарственная речь была проявлением невероятной силы – и тем сильнее от горького понимания, что его прекрасный голос угасает, как и его жизнь. Он импровизировал, а я свою речь написал заранее: приведу здесь ее начало и конец в память о нем [109] .

107

http://www.secularhumanism.org/index.php/articles/3136. – Прим. автора.

108

До гои года ее вручал Международный альянс атеистов. – Прим. автора.

109

Обе наши речи и последовавшие вопросы можно найти здесь: https://www.youtube.

сот/watchtv = 8UmdzqLE6wM. – Прим. автора.

Сегодня я призван почтить человека, чье имя в истории нашего движения встанет в один ряд с именами Бертрана Рассела, Роберта Ингерсолла, Томаса Пейна, Дэвида Юма.

Это писатель и оратор с неподражаемым стилем: его словарный запас и арсенал литературных и исторических аллюзий шире, чем у всех, кого я знаю. А я живу в Оксфорде, нашей с ним альма-матер.

Это читатель, круг чтения которого столь глубок и всеохватен, что он заслуживает чопорного звания “ученый муж” – правда, Кристофер наименее чопорный из всех ученых мужей, с кем вы столкнетесь.

Это спорщик, который в состоянии вышибить дух из незадачливой жертвы, но сделает это с изяществом, которое не просто обезоружит, но и распотрошит. Он ни в коем случае не относится к (столь многочисленным) сторонникам точки зрения, что побеждает в споре тот, кто кричит громче. Его оппоненты могут кричать и визжать, и это иногда случается. Но Хитчу крик не нужен <… >.

Хоть он и не ученый и не претендует на это, он понимает значимость науки в прогрессе нашего вида и в разрушении религии и суеверий: “Скажем прямо. Религия родом из того периода человеческой истории, когда никто – даже великий Демокрит, умозаключивший, что вся материя состоит из атомов, – не имел ни малейшего представления об устройстве мира. Религия родом из нашего младенчества, полного страха и плача. Она была нашей детской попыткой удовлетворить врожденную тягу к знанию (а также потребность в утешении и ободрении и другие детские нужды). Даже наименее образованные из моих детей знают о природе вещей больше, чем кто-либо из основателей религий… ” [110]

110

Цит. по: К. Хитченс. Бог не любовь. Как религия все отравляет. Пер. К. Смелого. М.: АНФ, гои.

Он всем нам дарит вдохновение, энергию, надежду. Мы болеем за него почти каждый день. Благодаря ему даже возникло новое слово – hitchslap, “пощечина Хитча” [111] . Мы восхищаемся не только его интеллектом – мы восхищаемся его боевым духом, его отказом идти на низменные компромиссы, его прямотой, его неукротимым мужеством, его беспощадной честностью.

И то, как он смело смотрит прямо в глаза своей болезни, воплощает некоторые его доводы против религии. Оставим верующих скулить и хныкать в страхе смерти у ног воображаемого божества, оставим их проводить всю жизнь в отрицании смерти. Хитч смотрит ей прямо в глаза: не отрицает ее, не пасует перед ней, но смело и честно встречает ее лицом к лицу с отвагой, которая внушает надежду всем нам.

111

По аналогии с bitchslap (пощечина открытой стороной ладони): hitchslap — колкое и точное замечание в споре, не оставляющее шансов аргументам оппонента.

До болезни этот доблестный всадник шел в бой против религиозного бреда и лжи, вооружившись всесторонней эрудицией писателя, блистательным и разгромным ораторским даром. Болезнь обогатила его (и наш) арсенал, возможно, самым мощным и внушительным орудием: его собственная личность стала выдающимся, несомненным символом честности и достоинства атеизма, а также ценности и достоинства человеческого существа, не приниженного младенческим лепетом религии.

Ежедневно он изобличает лживость самой убогой христианской сентенции: о том, что в окопах не бывает атеистов. Хитч в окопе, и он держится с мужеством, достоинством и честью, какими стоило бы гордиться каждому из нас, если мы сможем так же. И мы видим, что он еще больше заслуживает нашего восхищения, уважения и любви.