Огнем и мечом. Россия между "польским орлом" и "шведским львом". 1512-1634 гг.
Шрифт:
Ликование Бориса нетрудно понять. С рождением племянницы он становился кровным родственником царской династии! А следовательно, не только Феодосья занимала пост главной наследницы трона, но и своего дядю она вводила в узкий круг лиц, которые могут претендовать на корону, если угаснет род Калиты. Дети Никиты Романова сразу переместились в списке наследников с первой на третью строчку и перестали угрожать честолюбивым планам правителя. Следущие пять лет Годунов не предпринимал в отношении Романовых никаких враждебных действий. Ведь в случае бездетной смерти Федора [43] прав на трон у Годунова теперь было больше, чем у Романовых. Чтобы увеличить это преимущество Борис постоянно стремился упрочить свой престиж и умножить личное состояние. Согласно данным английских очевидцев событий Горсея и Флетчера, клан Годуновых получал ежегодный доход в размере
43
Его единственная дочь Феодосья умерла в 1594 году.
В 1594 году отошел от дел «канцлер» Андрей Щелканов, и все нити управления сконцентрировались в руках Годунова. Официальный титул Бориса уже к 1595 году приобрел невиданную для тех времен пышность: «царский шурин и правитель, слуга и конюший боярин и дворовый воевода и содержатель великих государств — царства Казанского и Астраханского». Из четырех составляющих титул чинов три (слуга, конюший боярин и дворовый воевода) были высшими, а четвертый (правитель) — неслыханным и доселе небывалым. В московской иерархии звание правителя отсутствовало из-за его несовместимости с официальной доктриной самодержавия. А потому смысл подобного «новшества» был понятен в России всем, без исключения.
Когда стало ясно, что царь Федор долго не проживет, Борис нанес упреждающий удар по братьям Романовым. В 1597 году старший из них, Федор Никитич, получил назначение на границу в качестве второго воеводы полка правой руки. Несмотря на то что пост был сравнительно невысок, со всех сторон посыпались местнические жалобы. На Федора Романова «били челом» люди, не обладавшие ни думными чинами, ни особыми заслугами. В присутствии Федора Иоанновича один из них, князь Федор Ноготков-Оболенский, заявил, что ему «мочно быть болыни» не только Федора Романова, но и отца его Никиты и дяди Данилы. В ответ царь возразил Ноготкову: «Данила и Никита были матери нашей братья, мне дяди; и дядь моих давно не стало, и ты чево дядь моих мертвых бесчестишь?»{63} Несмотря на возражение царя, вопрос решился в пользу Ноготкова. Назначение Федора Романова было отменено, а освободившуюся должность занял Степан Годунов. Споривший с царем Ноготков, отсидев «пять ден» в холодной, получил от правителя повышение сразу на несколько рангов.
Романовы все поняли правильно. И когда в ночь с 6 на 7 января 1598 года Федор Иоаннович скончался, о своих правах на престол даже не заикались. Зато против Годунова единым фронтом встали главные думские кланы. В своих действиях они опирались на традиции и обычаи Великой Руси. Высокородные Рюриковичи и Гедиминовичи были уверены, что никто, кроме них, не имеет прав на царский венец. Мысли о том, чтобы пропустить мимо себя к трону незнатного «выскочку», пусть и руководившего страной при прежней династии, просто не укладывались у них в голове. Там с давних времен укоренилось представление о том, что сесть на трон имеет право лишь родившийся от «царского корени».
Ситуация осложнялась тем, что Федор Иоаннович не оставил письменного завещания. Большинство источников утверждают, будто патриарх Иов часто напоминал ему о необходимости назвать преемника. В ответ царь якобы лишь ссылался на волю Божью. Зато, по словам очевидцев, Федор неоднократно просил Ирину после его смерти «принять иноческий образ» и закончить жизнь в монастыре. Похоже, будущее жены волновало царя больше, чем судьба престола. После смерти Федора его шурин продолжал управлять страной. Ему не мешали. Ведь Годунов носил чин конюшего боярина, а тот по сложившейся в России традиции выполнял функции местоблюстителя престола при пресечении правящей династии. Однако конюший должен был лишь организовать выборы, а не определять их итоги. В случае четкого следования закону, решающее слово получала Боярская дума, где худородный выскочка никогда не собрал бы большинства голосов. И Борис принялся искать обходные пути.
Первым шагом в этом направлении стала попытка править от имени сестры-царицы. Ирина привыкла во всем слушаться брата. Она созвала во дворец верхушку московского посада — сотников с пятидесятниками — и пообещала им щедрые награды, если те обеспечат Борису поддержку столичного населения. На следующий день после смерти мужа, 8 января, Ирина подписала указ о всеобщей амнистии. Верный Борису патриарх Иов направил во все епархии наказ целовать крест царице. Возможно, этот вариант и прошел бы, но Борис был слишком недоверчив. Сам он поднялся к вершинам власти на интригах, а потому подозревал всех вокруг и никому не доверял. В соответствии с текстом разосланной по стране присяги подданные должны были принести клятву:
Надо сказать, что по сложившейся в России традиции цариц не короновали, их даже не допускали к участию в церемонии. Ирину хоть и называли «великой государыней», но в свое время она лишь наблюдала из окна светлицы за тем, как на голову Федора возлагают шапку Мономаха. Поскольку вдова не была коронованной особой и не обладала царской властью, она не имела права требовать от подданных передачи ее брату. Разбей Борис присягу на два этапа, фокус с получением власти через Ирину имел неплохие шансы на успех. Но в этом случае правитель на какое-то время попадал в зависимость от сестры. Борис не решился на риск и проиграл. Дума использовала его промах и нанесла ответный удар. Сорвав беззаконную присягу, бояре тут же напомнили москвичам: перед смертью Федор просил, чтобы жена приняла постриг. 15 января на площади перед царскими палатами собралось множество возмущенного народа. Ирине пришлось объявить о немедленном уходе в монастырь. «У вас есть князья и бояре, — сказала она людям, — пусть они начальствуют и правят вами»{64}. Выступивший после нее Борис вынужден был заявить о том, что отходит от дел. Обязанности местоблюстителя он передал патриарху.
Вскоре в Новодевичьем монастыре Ирина постриглась в монахини под именем Александры. Борис перебрался из кремлевских палат в келью того же монастыря и перестал ездить в думу. Однако он не считал дело проигранным. Во-первых, с уходом Годунова в управлении страной главную роль стал играть верный ему Иов. А во-вторых, оставалась надежда, что боярские кланы не сумеют выдвинуть единого кандидата на трон и перессорятся друг с другом. Так оно и случилось. Единственное, о чем договорилась Дума, — это о порядке выборов самодержца. «Соборное определение об избрании царя» было принято, как значилось в его тексте, «…по челобитию государевых бояр, князя Федора Ивановича Мстиславского, и всех государевых бояр и окольничих, и всего царского синклиту, и всех воевод, и дворян и стольников… и дьяков и детей боярских, и голов стрелецких, и сотников стрелецких… и гостей, и торговых людей и черных людей…»{65}
Иов не подвел своего друга и покровителя. Умело используя влияние армии и столичного населения, он добился того, что в состав Собора должны были войти не только бояре, но и представители дворян, горожан и купцов, а это (в случае, если умело ограничить приток провинциальных выборщиков) резко увеличивало шансы популярного среди москвичей Годунова. Чтобы настроение столичной части избирателей не изменилось, патриарх в течение месяца, с 20 января по 20 февраля организовал несколько шествий к Новодевичьему монастырю. Вначале их участники просили «царицу-инокиню Александру» отпустить на царство ее брата Бориса. Потом они спрашивали самого Годунова, когда же тот осчастливит их согласием. В ответ брат и сестра отвечали, что избрание царя должно происходить на Соборе. Как отметил в одной из своих работ С.М.Соловьев, продолжавший править страной из кельи Борис понимал, что «…только в выборе всею землей он мог видеть полное ручательство за будущую крепость свою и потомства своего на престоле»{66}.
Земский собор состоялся в Кремле 17 февраля 1598 года, как только истекло время траура по Федору Иоанновичу. На заседаниях присутствовали члены Освященного собора под руководством патриарха Иова, Боярская дума во главе с Федором Мстиславским, чины приказного аппарата, московское дворянство и те представители провинциальных «верхов», которые в то время находились в Москве. Если верить мнению А. А.3имина{67}, по понятиям и обычаям XVI века это был совершенно законный Земский собор, ничем не хуже прежних. Однако подобной точки зрения придерживаются не все. Так, Р.Г. Скрынников указывает, что в принятом Думой «Соборном определении об избрании царя» предусмотрено более широкое народное представительство. Там было решено вызвать «от каждого города по восемь—десять человек, дабы вся страна обсудила, кого возвести на трон». С учетом дальних расстояний и плачевного состояния дорог «надлежащим образом» выбранные делегаты могли собраться в Москве лишь через два-три месяца. Собор начал работу намного раньше. Есть сведения, что даже выборщиков из ближних городов задерживали на заставах верные Годунову стрельцы. Логика Бориса понятна: на предыдущих соборах роль делегатов была номинальной, они лишь одобряли решения «богоизбранного» царя. Поскольку все наместнические должности находились в руках знати, города могли прислать лишь верных боярам людей. Создавать условия, при которых эти сторонники Думы перекричат верных Годуновым москвичей, правителю было совсем невыгодно.