Огненная дорога
Шрифт:
— Шкаф похож на склеп, — сказал он и добавил почти вызывающим тоном: — Твой дневник в книгохранилище тоже держат в таком?
Она покачала головой, читая табличку.
— Скорее всего, нет. Вторая книга с его почерком гораздо древнее. В смысле, тот факт, что обнаружились две книги с одним и тем же почерком, делает дневник Алехандро более ценным и гораздо более интересным, по крайней мере для меня и, наверное, для некоторых ученых. Но даже с учетом этого не думаю, что дневник, который я привезла из Лондона, попадает в ту же категорию, что и эта рукопись.
— Может, не в Соединенных Штатах. Другое дело, в Англии.
Она
— Он больше не в Англии. И никто там даже не знает о его существовании. По крайней мере, насколько мне известно.
— У них не было такой возможности.
Джейни в смятении смотрела на Брюса.
— Если бы он вернулся в Англию и кто-то узнал о нем, — продолжал тот, — он, скорее всего, стал бы памятником литературы. Как минимум памятником литературы искусства исцеления.
Она в смущении отвела взгляд, пытаясь сообразить, правильно ли поняла его намек. Такое впечатление, будто он постоянно хочет, чтобы она избавилась от дневника. Интересно почему?
— По-твоему, мне следовало оставить его там? — спросила она.
— Не знаю, что и сказать. Иногда у меня возникают сомнения насчет того, нужно ли, чтобы он вообще находился у тебя… Думаю, именно это меня и беспокоит. Потому что эта вещь — источник неприятностей.
— В каком смысле?
— Это проблема, и я сам до конца не разобрался в ней. Но у меня нет уверенности, что тебе следовало отдавать его в книгохранилище.
— Он же на иврите. Думаю, там ему самое место. Это для него как родной дом, Брюс.
— Часть его на иврите, но гораздо больше записей на английском и французском. И описанные методы взяты главным образом из английской народной медицины.
— Некоторые методы взяты из английской народной медицины, но большая часть записей сделана Алехандро, а он, как известно, был испанским евреем. Многому из того, о чем там рассказано, он научился у этого француза, де Шальяка.
— Однако по времени дневник дольше всего находился в Англии. Поэтому мне кажется, что он по праву принадлежит ей.
— Нет, ты ошибаешься. Он не принадлежит ни Англии, ни Франции. И он не источник неприятностей, как ты выразился. Я провела множество приятных часов, читая его. И Кэролайн тоже.
— Я могу вспомнить несколько очень даже неприятных часов, проведенных рядом с этим дневником.
— Они могли бы оказаться гораздо более неприятными, если бы его у нас не было.
Они медленно двинулись в сторону другого экспоната. Их резкое расхождение во мнениях потрясло Джейни. Ей отчаянно хотелось покончить с этой проблемой, нейтрализовать негативное влияние неодушевленного предмета на их взаимоотношения, которые внезапно начали казаться более хрупкими, чем ей запомнилось с прошлой встречи. Она спрашивала себя, в чем тут дело. В напряжении, вызванном долгой разлукой? Может, Брюс уцепился за дневник как за предлог, позволяющий ему излить это напряжение?
— Послушай, — сказала она более решительно, чем чувствовала, — теперь дневник у меня. Я рисковала, забирая его оттуда, где он хранился много лет, и могу делать с ним что хочу. А хочу я, чтобы он находился в хранилище.
— Что ж, — ответил Брюс после напряженной паузы, — в конце концов, это твое дело.
Джейни была потрясена тем, до какой степени они не понимают друг друга, и это в тот момент, когда должны были бы радоваться, что оказались вместе. Ее охватило сильнейшее желание исправить ситуацию.
— Давай
— Ладно, — ответил Брюс после очередной долгой паузы. — Ты права.
— Мои самые любимые слова, которые можно услышать от мужчины. — Джейни улыбнулась. — Ты позволишь туповатой женщине средних лет угостить тебя обедом? Пожалуйста, скажи «да». Я жутко проголодалась после всех этих прогулок.
Выражение его лица смягчилось.
— Я тоже. Пошли.
Запах чувствовался на расстоянии нескольких кварталов — пугающий, тошнотворный запах влаги, горелого дерева и химикалий, которые используют пожарные. Майкл Розов стоял перед развалинами дома, грустно качая головой; рядом с ним заливалась слезами Кэролайн. Майкл находился в участке, когда кто-то из соседей вызвал пожарников. Они тут же выехали, однако ко времени их прибытия спасать было уже нечего. От дома, где Джейни когда-то жила вместе с мужем и дочерью, осталась лишь груда мокрых кирпичей, над которыми поднимался горячий пар. Чудесным образом уцелевшие куски обоев с цветочным узором из гостиной были единственным красочным пятном на фоне почерневшего месива.
Кэролайн, рыдая, уткнулась мужу в плечо, и Майкл похлопал ее по спине.
— Когда она собиралась вернуться?
— Она не знала точно. Может, через несколько дней.
— Думаю, нужно ей позвонить.
— Зачем? — спросила Кэролайн, вытирая слезы. — Дом не поднимется из руин, даже если она вернется прямо сейчас.
— Она наверняка хотела бы знать. — Он тяжело вздохнул и вытащил из кармана телефон. — По-моему, это должен сделать Том.
Том стоял за пределами иммиграционной зоны международного аэропорта в Логане и пытался затолкать подальше воспоминания о том, что испытал в прошлый раз, когда приехал сюда, чтобы выручить Джейни. Сегодня, по крайней мере, его не ждет аналогичный сногсшибательный удар. Он встречал ее после возвращения из Лондона с букетом цветов, но, прочтя сообщение, переданное с другим пассажиром, положил цветы на ближайшее кресло и просто оставил их там. Сегодня он пришел с пустыми руками. Дарить цветы казалось неуместным — когда такое случилось. Да, с пустыми руками; стыд какой. Но, по крайней мере, того же нельзя было сказать о его сердце.
Двадцать три
Как и предсказывал де Шальяк — и Алехандро усердно молился, чтобы это произошло, — симптомы таинственной болезни графини Элизабет вернулись на следующее же утро. Пришлось им снова ехать; де Шальяк не мог изменить данному королю слову позаботиться о здоровье принца и его семьи, какой бы незначительной ни была болезнь.
Алехандро скакал бок о бок с Джеффри Чосером, охранники держались позади. Де Шальяк значительно отстал от остальных, лелея свое возмущение этой ничтожной, никому не нужной поездкой. Время от времени Алехандро оглядывался и награждал француза улыбкой, которая лишь усиливала раздражение последнего.