Огненная кровь. Том 1
Шрифт:
Альберт замолчал.
— И о чём же?
— Что я не поумнел. А может, не повзрослел.
— Разве ты не хочешь поддержать Себастьяна? — Иррис посмотрела на него искоса.
— А ты хочешь, чтобы я его поддержал? — Альберт повернулся к ней, впиваясь в неё пристальным взглядом.
— Я… просто не хочу, чтобы вы были врагами, — ответила она, отступая немного назад.
— А мы и не враги. Но и не друзья. Мы теперь… союзники.
Он стоял слишком близко и смотрел так внимательно, что снова её сердце пропустило удар и забилось сильнее.
Что она делает? Что она вообще такое
И голос разума настойчиво шептал:
Этот разговор наедине опасен. Альберт вообще для тебя опасен! А ты словно играешь с огнём, зная, что тот может вспыхнуть в любой момент, и тебе это как будто даже нравится!
Признайся Иррис, что тебе нравится стоять здесь и говорить с ним, бродя по краю пропасти? И чувствовать этот огонь, его огонь! Не будь это так, ты никогда не пошла за ним в башню! Не было бы всего этого: этих разговоров о прошлом, смущения и этого огня… Особенно этого огня, который ты не можешь забыть и который хочешь почувствовать снова.
Остановись, пока не поздно! Ты дразнишь чудовищного зверя! Вспомни пожар на озере!
— А что случилось с матерью Истефана? — спросила Иррис, рассматривая мозаичный круг на полу.
— Она поняла, что её в итоге ждёт судьба Клариссы и ушла сама, но Салавар не отдал сына, и из-за этого мы теперь в ссоре с Турами. Мать Истефана из их прайда.
— Почему он хромает? Разве ваша магия не может вылечить его болезнь?
— Он родился таким. Говорят, что это результат не слишком удачного брака — несовместимость огня и земли, но у Салавара выбора не было. Ему везде отказывали.
— Из-за проклятья? — Иррис перевела взгляд на Альберта.
— Ты уже и об этом знаешь? — усмехнулся он.
— Так это правда?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Этот вопрос под запретом. Был под запретом при моём отце. Об этом говорили слуги, иногда забывая, что я хоть и бастард, но всё же хозяйский сын. Единственное, что я знаю — такие припадки у Салавара были не всегда, и что прайды не хотели отдавать за него замуж своих дочерей, поэтому он в итоге совершил чудовищный мезальянс и женился на Хейде. Так что может в этой истории с проклятьем и есть доля правды, но я предпочитал об этом не спрашивать. У Салавара хватало поводов драть меня кнутом, и я не хотел лишний раз навлекать на себя его гнев. Но раз ты спросила об этом, значит тебя пугает это проклятье?
— Если это правда, то да, пугает, — ответила она честно, — и то, что меня пытались убить, и то, что на меня возлагают какие-то надежды, считая, что я какой-то Поток, и то, что меня ненавидят родственники Себастьяна и предстоящий поединок — меня всё это пугает! По правде сказать, меня пугает весь этот дом со всеми его обитателями.
— А я? Я тоже тебя пугаю? — спросил Альберт тихо.
В городе, на главном Храме зазвонил утренний колокол.
— Нам пора вниз, — произнесла Иррис, смутившись, подхватила платье и направилась к лестнице.
Не стоит тебе отвечать на этот вопрос!
— Ты боишься, что кто-нибудь увидит нас здесь, мило воркующими, и подумает что-то нехорошее? — спросил Альберт с усмешкой, видя её смущение.
— В общих чертах да, хотя когда
— Зато честность, как оказалось только что, похоже, единственное качество, которое тебя во мне привлекает. Так что, увы, хочешь ты этого или нет, придётся мне говорить правду, — он шагнул к лестнице опережая Иррис, — ты можешь не волноваться, здесь нас точно никто не увидит, не зря же я так любил это тихое место. А из всех ранних птах в этом дворце, мы, похоже, самые ранние. Никого кроме слуг ещё нет, да и те все на кухне, наверняка, обсуждают Милену, змею и предстоящий бал. Но раз тебя всё это смущает, что же, идём.
Он спустился вниз на несколько ступеней, но внезапно остановился, отчего Иррис едва не ударилась ему в плечо.
— А что тебе понравилось в этом сборнике? — он кивнул на книгу в её руках. — Там же одни трагедии, а это довольно странное чтиво для той, кто собирается счастливо выйти замуж.
Альберт преградил дорогу, и спуститься вниз, не прижимаясь к нему, она бы не смогла, и поэтому так и осталась стоять, закрываясь книгой, потому что смотрел он на неё так странно, словно хотел сказать что-то, но не решался. Вернее, он говорил одно, подразумевая совсем другое, и от его слов у Иррис сердце снова ушло в пятки.
Она поднялась на одну ступеньку вверх, чтобы не быть с ним рядом так близко, и ответила:
— Конечно, они трагичны… но мне нравится то, что автор в конце всегда оставляет героям надежду. А надежда — разве это не главный парус в жизни?
— Хм. Я думаю, что надежда — это ветер, Иррис, а парус — это стремление. И если есть надежда, то стремление толкает нас вперёд, — он понизил голос, — а что делать, если надежды нет?
Он смотрел на неё снизу-вверх, прислонившись к шершавой стене башни, и в его серых глазах плескалось жидкое серебро, и не было в лице ни ухмылки, ни улыбки, лишь какая-то необъяснимая жажда, и понятно было, что вопрос этот совсем не о поэмах…
И ей следовало бы сказать, что-нибудь в духе тёти Клэр, что всё в руках божьих, и что нужно молиться и уповать на Богов, про чистоту помыслов и смирение, и что блаженны верующие, но вместо этого она вспомнила своё письмо, сожжённое на мадверском побережье, и сказала просто:
— Тогда нужно надеяться на чудо.
Альберт покачал головой и спросил с горькой улыбкой:
— На чудо, говоришь?
— А ещё у Оллита в этом сборнике есть очень красивые обороты речи и рифмы получше, чем «любовь и морковь», — поспешила она перевести разговор на безопасную тему.
Он смотрел на то, как она теребит бутоны роз и лепестки падают на пол между ними, и произнёс:
— Ну, если говорить о моркови… я уже победил свой поэтический штиль, вернее сказать, у паруса моей поэзии появился свой ветер, так что я даже нашёл несколько новых рифм к слову «любовь».
— Боюсь даже предположить, каких, — улыбнулась Иррис, надеясь свести к шутке весь этот неловкий разговор.
— Хочешь услышать? Хотя я ещё не закончил писать, — глаза его блеснули, и он добавил тише, — только вот теперь из-под моего пера выходят одни трагедии, совсем как поэмы в этой книжице. Или, полагаешь, мне, как Оллиту, стоит добавить в них немного надежды? — он протянул руку, забирая у неё один из бутонов роз и их пальцы соприкоснулись. — Как ты думаешь, возможна ли надежда для героя моих стихов?