Огненная кровь. Том 1
Шрифт:
Но, подумав немного, она решила посвятить это тихое утреннее время совсем другим вещам, нежели любование рассветом. Иррис оделась, привела себя в порядок и, пройдя тихо мимо комнаты Арманы, которая находилась позади гостиной, вышла в коридор.
Со вчерашнего вечера у её двери появились два охранника, и они встрепенулись при виде Иррис, но она велела им оставаться на месте, сказав, что лишь прогуляется по галерее и никуда не уйдёт. Она поднялась на один пролёт лестницы и свернула в библиотеку — большой двухъярусный зал, одна стена которого с множеством полукруглых окон выходила в сад. Уже было достаточно светло, и можно обойтись без светильников и свечей. В столь ранний час здесь
Большой стол из красного дерева занимал весь центр комнаты. На нём громоздилось два внушительных письменных прибора из яшмы, и вокруг стояло несколько кресел, обтянутых коричневой кожей. В простенках висели картины морских сражений, изображения кораблей, рыб и карты. Иррис прошлась вдоль полок — собрание книг и фолиантов впечатляло. Она дотронулась пальцами до корешков и… пропала.
В Мадвере у неё не было такого изобилия, и хотя, когда отец ездил куда-то в Фесс, в Индагар или в столицу, он обязательно привозил ей несколько книг, но их было не так много, как здесь, и среди них уж точно не было таких редких. Иррис стала вытаскивать и складывать на стол то, что её заинтересовало, и вскоре вокруг уже громоздилось несколько стопок высотой ей по плечо. Пожалуй, часть нужно взять в свои комнаты, чтобы всегда были под рукой.
Интересно, нужно ли спрашивать у кого-то разрешения?
Остановилась она лишь когда её подборка заняла почти половину стола, и, усмехнувшись своей жадности, подумала, что библиотека никуда не убежит. Иррис села в большое кресло, поджала под себя ногу и углубилась в чтение. Она брала одну книгу за другой и раскладывала их по степени важности: о прайдах, символах и домах, генеалогические справочники, ритуалы и источники… Но чтение начала с редкого издания поэм Оллита, которое ей не доводилось встречать раньше, и полностью погрузилась в изящный слог.
Время будто замерло, когда она с головой ушла в этот волшебный мир. День медленно разгорался, солнце просочилось сквозь ажурную листву акаций, тронуло лучом паркетный пол, и полоса света, дотянувшись до её кресла, растаяла теплом на платье цвета чайной розы. Чудесные строчки лились непринуждённо, и пальцы Иррис сосредоточенно и быстро листали одну страницу за другой, и только когда книга подошла к концу, вырвавшись из пленительного мира поэзии, она почувствовала — что-то не так. Ощутила прежде, чем поняла, в чём дело — лёгкое прикосновение к плечу, словно струя тёплого воздуха. Кто-то смотрел на неё, и она обернулась, резко захлопнув книгу.
У двери, прислонившись к косяку, стоял Альберт.
Она даже предположить не могла, сколько времени он там провёл, наблюдая за тем, как она жадно листает страницы, касаясь деревянной закладкой кончика носа, как улыбается особенно удачным оборотам речи…
О Боги! И она сидит в такой неприличной позе!
Она торопливо вытащила из-под себя ногу и, нащупав пальцами туфлю под столом, спешно надела её и вскочила. Сердце снова пустилось в пляс, и кровь прилила к лицу.
Как же неудобно вышло!
— Добро утро, Иррис. А я как раз искал тебя и знал, что найду именно здесь, — произнёс Альберт негромко, оттолкнулся от косяка и направился к ней.
Что он делает здесь так рано?
— Доброе утро, Альберт, — постаралась ответить она вежливо, — интересно, почему ты решил, что найдёшь меня именно здесь?
— Ну… интуиция… наверное. Я сам прятался здесь от моей слишком надоедливой родни, — усмехнулся он, пройдя вдоль полок с книгами
Он стоял напротив, и их разделял огромный стол, и, как ни странно, это было успокаивающим обстоятельством, словно эта большая полированная поверхность и в самом деле была преградой.
Преградой для чего?
— Я поняла, что совсем ничего не знаю о жизни прайдов, — пожала она плечами, — а то, что в детстве мне рассказывала мама, я считала, это просто сказками. И поэтому… решила восполнить пробелы в своих знаниях, раз всё равно не спалось.
— Почему не спалось? Не давали покоя мысли о змеях? — прищурился он.
— Нет, просто мне всегда нравилось вставать с рассветом. Смотреть, как поднимается солнце, как оживает сад, ночь уходит и мир наполняется красками. Ранее утро — самое счастливое время, — улыбнулась она.
Почему он так смотрит?
— Да… Пожалуй, это будет самое точное определение. Хм. Я тоже жаворонок, так что… я понимаю, о чём ты, — он улыбнулся в ответ и, указав на обложку книги в её руках, добавил, — вижу, что своё знакомство со «сказками» ты начала, как я и думал, с поэм.
Она поняла, что стоит, прижав книгу к себе, как что-то очень ценное, и это было даже забавно.
— Не могла удержаться! Это такая редкая вещь, и в Мадвере у меня не было возможности её прочесть. А тут… будь моя воля, я бы их все унесла в свою комнату!
— Они все и так в твоём распоряжении. Поверь, это место не пользуется особой популярностью в нашей семье. Разве что у тёти Эв — это она большей частью собрала библиотеку, и в этом вопросе вкус у неё отменный. В детстве я часто проводил здесь время, мечтая о том, как однажды стану капитаном собственного корабля, — он взял из письменного прибора небольшие песочные часы и перевернул их. — Я представлял, что этот стол — палуба, что вон та лестница — это ванты, а второй ярус — капитанский мостик, и, забираясь туда, я смотрел вдаль в подзорную трубу дяди Гаса… трубу я, разумеется, брал без спроса… А вот по этим картам на стенах я прокладывал себе путь в далёкие земли…
Она стояла к окну спиной, и яркий утренний свет падал прямо на лицо Альберта. И сейчас он её совсем не пугал. Может, потому, что был одет в серую фланелевую рубашку, выглядевшую так по-домашнему, может, потому, что в его голосе не было обычного сарказма и язвительности. А может, потому, что их сейчас не окружали многочисленные злобные родственники, и, погружаясь в далёкие воспоминания, он говорил искренне.
Иррис разглядывала его лицо, вдруг подумав, что он совсем не похож на Себастьяна. В его лице не было утончённой красоты присущей остальным детям Салавара, скорее оно было грубоватым — высокий лоб, глубоко посаженные глаза и крупный нос, и взгляд всегда с прищуром — взгляд того, кто ожидает от жизни только ударов и всегда к ним готов. В нём не было сдержанности и мягкости Себастьяна или правильных черт Драгояра, но, несмотря на это, оно было неимоверно притягательным. Казалось, что в нём, как в зеркале, отражаются все его чувства, вся его душа, каждая эмоция. Они наполняли его то решимостью и силой, то радостью, то сентиментальной нежностью, то страстью, и эта ничем неприкрытая искренность манила, заставляя смотреть на него раз за разом. Иррис подумалось даже, что вот сейчас ему не хватает только золотого кольца в ухе, красного пиратского платка и абордажной сабли…