Огненное лето
Шрифт:
И он сразу же стал каким-то чужим. Хотя продолжал сидеть рядом. Но уже стал тем далеким Ноем, каким она всегда его знала, — немногословным, мрачным, недоступным…
— Хорошо, — тяжело вздохнула Энн. — Думаю, что теперь мне лучше побыть одной.
Она повернулась и пошла через лужайку к своему коттеджу, чувствуя спиной взгляд Ноя.
Ной дал ей уйти, поскольку не имел другого выбора. Он знал, какие слова хотела от него услышать Энн. Но произнести их не мог. Просто не был к этому готов. И не знал, будет ли когда-нибудь готов.
Любил
Откровенно говоря, он и сам этого не знал. Как вообще мало что знал о любви, которой от него требовали. Хотя сейчас у Ноя было ощущение, будто вместе с замирающими вдали шагами Энн умирает часть его души. Тупая боль, зародившаяся в груди, медленно расползалась по всему телу, заглушая остатки теплого чувства, зароненного Энн. Вместо него сердце сковал леденящий холод. И Ной не мог с ним бороться.
Он думал о том, что значительно легче дарить любовь тем, кому она действительно необходима. К Энн это не относилось. Ной еще никогда не встречал столь самостоятельной, волевой женщины. И что бы она ни говорила или ни думала, он ей был не нужен. Ее выживание ни на йоту не зависело от Ноя Тэйлора…
Значит, он будет любить только тех, кому это действительно нужно. И заботиться о них. О Розмари, о приютских детях — обо всех, кому недостает тепла и любви. Энн права: он окружил себя людьми, которые в нем нуждаются. Но разве это плохо?
Однако подобные размышления ничего не изменили. И Ной продолжал смотреть во тьму, где скрылась Энн, с таким чувством, будто своими руками только что разрушил самое прекрасное из всего, что подарила ему жизнь…
На следующее утро Ной встал совершенно разбитым. Он проделал свой обычный комплекс упражнений, но это мало помогло. Болело сердце. Голова была тяжелой. В глазах стоял туман. Решив пройтись по свежему воздуху, Ной вышел на крыльцо и застыл от изумления.
На крыльце в кресле-качалке сидела Энн. Голова у нее свесилась на грудь. И вообще она выглядела такой жалкой и несчастной, что у Ноя упало сердце.
— Энн?
Она подняла голову и посмотрела на него. Но в ее глазах не было ни отчаяния, ни грусти. Только холод и отчужденность. А сидела Энн в столь жалкой позе только потому, что согнулась над чем-то, лежавшим у нее на коленях. Ной вдруг почувствовал себя полнейшим идиотом.
— Доброе утро, — спокойно приветствовала его Энн.
— Я хотел бы немного пройтись… Пробежаться… — забормотал Ной.
Энн кивнула и снова наклонила голову, намереваясь вернуться к прерванному занятию.
— Что ты делаешь? — спросил Ной.
— Зашиваю дыру на любимой рубашке Мартина. Он порвал ее во время игры.
— Энн… Но ведь это… смешно!
— Нисколько.
— Нет, смешно!
Черт побери, чего он ожидал от Энн после того, как столь мерзко обошелся с ней накануне! Однако Ной все еще до конца не разобрался в своих чувствах. А потому несколько растерялся и, желая скрыть неловкость, сказал нечто совсем несуразное:
— Ты думала.
— Невероятное открытие!
Так, он заслужил это! Энн помолчала несколько секунд и сказала, не поднимая головы:
— Уходи отсюда, Ной.
Его вдруг охватил какой-то непонятный страх. Не зная, что сказать, он смотрел на склоненную над шитьем голову Энн. Но, присмотревшись к ее работе, не мог сдержать улыбки. Более неумелого обращения с иголкой и ниткой трудно было себе представить!
— Ты… Тебе часто приходилось… шить? — не без ехидства спросил он.
— Иногда.
— Может, нужна помощь?
Энн вздохнула и уколола себе палец.
— А… а, черт! Ты что-то сказал?
Кого я хочу обмануть? — мелькнуло в голове Энн. Она отбросила рубашку и закрыла лицо руками.
— Ну да! Я не умею шить! И вообще не способна делать что-нибудь по дому! Жаль, конечно!
Ноя тронул этот неожиданный взрыв самобичевания. Он наклонился над Энн и сказал успокаивающим тоном:
— Полно, Энн! Ты прекрасно умеешь делать очень многое. И какое кому дело, что ты плохо шьешь? Или начинаешь готовить, не вскипятив воду? Оставляешь пятна на белье после стирки? Честное слово, не стоит делать из этого трагедию. Лучше нанять прачку, повариху или еще одну служанку!
Энн подняла голову и улыбнулась:
— Спасибо за совет. Я подумаю.
Несмотря на эту улыбку, Ной все же заметил в ее глазах затаенную печаль, причиной которой несомненно был сам. Он поднял с пола рубашку, повесил на спинку кресла и, присев рядом с Энн, взял ее за обе ладони. Она попыталась вырвать руки. Но Ной крепко держал их. Он наклонил голову и поцеловал палец, который Энн только что уколола иголкой.
Энн подпрыгнула в кресле.
— Не надо!
— Энн!
— Ради Бога, Ной, уйди! Мне надо подумать.
— О нас?
Энн кивнула. Но на этот раз вид у нее был действительно жалкий.
— Иди прогуляйся. Побегай. Это полезно. А мне надо побыть одной.
— Но…
— Видишь ли, Ной, — начала Энн, резко встав из кресла, — вчера вечером ты честно признался, какие чувства питаешь ко мне. Честность — самое лучшее, что может быть сейчас в отношениях между нами. И теперь уже я хочу быть честной перед тобой. Решить все сразу для меня невозможно. Понимаешь, невозможно! Поверь мне. Относиться к тебе чисто по-дружески… Знаешь ли, это очень трудно… Если вообще возможно… Мне нужно время для раздумий. Прошу тебя, не трогай меня пока. Хорошо?
Ной смотрел в ее прекрасные полные слез глаза и думал: был ли у него другой выбор?..
Следующие два дня оказались для Ноя сумасшедшими. В приюте все были заняты подготовкой к детскому карнавалу. Сам он всегда имел слабость к подобным празднествам. Помнил, как еще в детстве крал деньги из кармана очередного ночного приятеля матери, чтобы попасть на местный городской карнавал. Там ему нравилось все: шум, веселые лица, игры, вкусная еда. О том, что после его будут нещадно пороть, он не думал.