Огненные палаты
Шрифт:
– Jij weer [7] , – пробормотал он. – Это вы… Прошу прощения, вы не ушиблись? Я не сделал вам больно?
– Нет.
– Но это вы, – произнес он, глядя на нее с таким видом, как будто увидел призрака.
Мину обрела равновесие и отступила на шаг назад:
– Думаю, вы с кем-то меня спутали, месье.
К ее изумлению, он протянул руку и провел пальцами по ее щеке.
Мину знала, что ей следовало бы сделать незнакомцу строгое внушение за такую дерзость, и тем не менее не могла выдавить из себя ни слова. Потом внезапно, словно придя в себя, он отступил назад.
7
Снова
– Прошу прощения, что напугал вас, моя Владычица Туманов, – произнес он. – Ваш смиренный слуга. – Он поклонился и, ни слова больше не говоря, зашагал прочь в сторону замка Комталь.
Удар сердца, второй. Ошарашенная, Мину смотрела ему вслед, пока синий плащ не скрылся в белой дымке тумана. Третий удар, четвертый, пятый. Она подняла руку и коснулась пальцами щеки в том месте, где ее касался незнакомец, и уловила запах выдубленной кожи. Почему он смотрел на нее с таким выражением, как будто хотел запечатлеть в памяти каждую ее черточку? Почему он решил, что знает ее? Шестой удар, седьмой, восьмой. Колокола зазвонили к вечерне, было уже поздно, но Мину не могла пойти домой. Пока не могла. Необходимо было сперва унять полнейший сумбур, творившийся у нее в мыслях, и подождать, пока уляжется в груди ураган чувств.
Она медленно двинулась сквозь серебристый туман. Дома выступали из дымки и вновь исчезали из виду. Внезапно из тумана прямо перед ней возник собор, точно корабль-призрак, вынырнувший из морских глубин на поверхность. Несколько священнослужителей, в своих черных сутанах похожих на стаю ворон с красными от холода носами, торопливо пересекли площадь Сен-Назер и скрылись в соборе, спеша на молитву. Мину продолжала идти, пока впереди не показались многочисленные башни и укрепления замка Комталь. «Интересно, как сенешаль и его семейство проводят эти вечерние часы во время Великого поста», – подумалось вдруг ей. Веселятся, наполняя залы и коридоры смехом и радостью? Или заняты благочестивыми размышлениями в тишине?
Мину остановилась. Повсюду вокруг стражники возвещали седьмой час. Ворота Ситэ уже закрывались на ночь. В окнах каждого дома и каждой таверны, пробиваясь сквозь щели в ставнях, горел свет. Все было в точности как всегда.
Кроме запаха сандалового дерева и миндаля. Кроме воспоминаний о прикосновении странного незнакомца к ее щеке.
Пит стоял перед навесной башней замка Комталь. Сердце у него колотилось, как у влюбленного юнца.
Это была та самая девушка с улицы Марше, незнакомка с необыкновенными глазами: один был синим, другой – цвета осенней листвы. Потрясающая сила характера. Простая скромная одежда, ладно сидящая на ее высокой фигуре. Что он там ей сказал? Заикался и лепетал что-то, как слабоумный. При виде ее он разом растерял все слова.
Пит собрал мысли в кучку и направился к таверне, которую приметил днем. Толкнул дверь, и на него немедленно обрушилась лавина звуков. Он заказал кружку эля и устроился за столом в темном углу, поближе к огню, откуда был хорошо виден вход. Его рука по привычке то и дело норовила скользнуть к кожаной суме, где уже больше не лежал драгоценный груз. Пояс его оттягивал увесистый кошелек с золотом.
Пит прихлебывал свой эль и наблюдал за соседями. Они казались обычными честными людьми, смуглокожими и черноволосыми, как и все уроженцы Юга. Какой-то парнишка пришел за своим отцом, который явно сегодня перебрал. Миловидная хозяйка стояла рядом с бочонками, ее пухлые губы были изогнуты в улыбке. В воздухе стоял гул разговоров.
Пит поднял свою кружку:
– Мадам, s’il vous pla^it… Пожалуйста, еще эля!
После второй кружки он почувствовал, что озноб, проникший до самых костей, начинает понемногу отпускать. Интересно, где живет эта девушка, в Ситэ или в Бастиде? Наверняка в Ситэ, иначе куда она могла направляться одна в такой поздний час? Ну почему он не спросил, как ее зовут?
В жизни Пита было немало женщин; к одним он питал какие-то чувства, другие остались лишь воспоминанием о мимолетном удовольствии, однако же всё и всегда – во всяком случае, он на это надеялся – происходило ко взаимному удовлетворению. Но никто раньше не западал так ему в душу.
Он покачал головой, поражаясь тому, как быстро потерял голову. Еще мальчишкой он запер свои самые сокровенные чувства под замок. Стоя на коленях у постели умирающей матери, не имея денег, чтобы купить лекарство, которое могло бы спасти ее, Пит поклялся, что никогда больше не позволит себе испытать такую боль.
А вот поди ж ты.
Как он ни старался, и его настигла coup de foudre [8] , о которой пели в старинных балладах трубадуры. Как будто земля ушла у него из-под ног. Пит вскинул свою кружку:
8
Любовь с первого взгляда (фр.).
– За вас, прекрасная мадемуазель, кто бы вы ни были! Я пью за вас.
Глава 14
Туман, казалось, успел пропитать насквозь всю ее одежду, и, хотя Мину не чувствовала холода, тянуть с возвращением домой больше было нельзя. Она на цыпочках вошла в дом, надеясь остаться незамеченной, но едва успела повесить свой плащ на крючок, как в коридор, точно ураган, выскочила ее младшая сестренка. Воспоминания об этом в высшей степени странном дне тут же вылетели у Мину из головы.
– Осторожнее, petite [9] , – засмеялась Мину, подхватывая Алис на руки, – ты меня сейчас с ног сшибешь.
– Ты так припозднилась! – Эмерик высунул голову из кухни.
– А, это ты! – Мину взъерошила брату волосы и рассмеялась, когда он сердито отстранился. – Интересно, кто, кроме меня, это мог быть?
Отец дремал перед камином. Мину отметила, какой он бледный, и у нее защемило сердце. Совсем тонкая, словно пергаментная, кожа туго обтягивала скулы.
9
Малышка (фр.).
– Папа сегодня не выходил из дома? – спросила она негромко. – Днем на солнышке было тепло.
– Не знаю, – пожал плечами Эмерик. – Я так проголодался, что съел бы целого быка!
– Алис? Папа сегодня никуда не выходил?
– Нет, он сидел дома.
– А ты, petite?
Девочка просияла:
– Я выходила. И за весь день почти ни разу не кашлянула!
– Это хорошая новость.
Мину легонько поцеловала спящего отца в макушку и принялась собирать на стол к ужину. Риксенда оставила томиться на огне горшок с бобами и репой, приправленными тимьяном. Хлеб и козий сыр лежали на столе.