Огненный дождь
Шрифт:
– Мохнатые лапы Симела! – пробормотал он, нервно заёрзав в седле и даже обернулся. – Что ж это такое?! Прибавить ходу!
Окрик тархана был тем неожиданнее, что всем показалось – уже оторвались и воины непроизвольно стали придерживать коней. И вдруг – снова прибавить. А идут они – по лесной дороге, грязной и узкой; а вокруг – сплошные стены деревьев. И страшно кричат чужие, неведомые звери. И воины невольно покрепче сжимают рукояти сабель… А места здесь – хорошие. Богатая земля, не чета пустынному плато высоко в горах, где обычно обретается род Горных Волков. Потому и людей здесь куда больше, чем номадов в самом крупном роду. Потому и кладут номадские нукеры
Илепша так бы и пребывал в мечтаниях, сладостных и бесплодных, но в спокойные, обыденные звуки движения войска ворвался дробный перестук копыт и червячок внутри радостно завопил. Вот оно, столь долго ожидаемое!
Илепша скривился, как от зубной боли и резко обернулся. Бурнаш-оломан, тот самый сотник, которому так и не удалось взять холм с тыла. Оставленный в тылу медленно продвигавшегося вперёд, отягощённого обозом оджака, Бурнаш сейчас возвращался один – несомненно встревоженный и явно, неприкрыто напуганный.
– Что такое, Бурнаш? – резко спросил тархан, как только между ним и сотником осталось совсем немного шагов. – Почему ты здесь? И где сотня?
– О, великий! – наверное, не будь Бурнаш в седле, он рухнул бы на колени. Сотник несомненно трусил и потому начал мешать в речи славословия и откровенную чепуху.
– Короче! – резко приказал Илепша, недовольно нахмурившись. – Короче, сотник! Ты не овцой!
– Великий, враг настигает! Не меньше восьми сотен конницы!
– Гардары? Торинги? – Илепша закусил губу, задумался.
– Гардары, великий! – быстро ответил Бурнаш. – Нукеры!
Как будто не понятно, что – нукеры. Кто ещё у гардар на конях ездит?! Когда-то, уже очень давно, молодой Илепша провёл в Гардарике несколько лет. Лучшие годы его жизни! По правде сказать, к гардарам он до сих пор относился трепетно и с любовью… Ну да и Симел с ними! Сегодня они умрут.
– Бурнаш – возвращайся к своей сотне! – жёстко, не спуская взгляда чёрных глаз с побледневшего лица сотника, велел тархан. – Остальные – готовьтесь встретить врага стрелами! Во имя Симела, потрудитесь! Если хотите выжить – потрудитесь!
Он не знал, но мог догадаться: о том же сейчас кричал своим воинам, разгонявшим коней для последнего броска, воевода гардаров. Вот только – смертная ошибка тархана – он поверил в восемь сотен дружинников, бросив против них равное количество номадов. Надежда была на то, что при равном количестве, при слякоти на дорогах и непролазных болотинах на местах полей, исход решат более свежие кони. А тут преимущество было у номадов…
Громким криком подхлестнув и уставших коней и самих себя, номады могучим морским прибоем выплеснулись с узины лесной дороги на поле. Тут же, ещё не целясь даже, выпустили рой стрел. Почти ни одна не долетела, но главное было не в попаданиях. Главное было показать гардарам свои намерения.
В ответ – ударили стрелами гардарами. Тоже впустую, тоже по тем же причинам – пугнуть номадов. И тоже безрезультатно. Далеко ещё было между двумя отрядами. Почти два перестрела. Но – на радость охотникам до рубки – расстояние сокращалось. И вскоре Коло затмилось новой тучей стрел. С обеих сторон опустели десятки сёдел.
– Бей их! – закричал тархан, привстав в стременах. И вдруг – страшный миг – узрел, как за передовым отрядом выезжают на поле всё новые и новые сотни. Много сотен. Куда больше, чем мог бы выставить он. И не было времени уклониться от боя, и до столкновения меньше ста шагов. И воины, ослепшие от боевой ярости, рвутся вперёд, с каждым мгновением сокращая то время, которое всё ещё есть до столкновения.
– Назад! – он всё же закричал, и кто-то из тех, кто был ближе, сумел услышать даже сквозь грохот сердца. Получилось только хуже: часть конницы начала останавливаться, другая продолжала мчаться вперёд; ряды, и без того нестройные, смешались окончательно. В них-то и врезались гардарские сотни. Звон клинков, яростные вопли людей и визг разъярённых коней оглушили тархана, но сам он не настолько обезумел, чтобы лезть в пекло.
– Назад! – повторил он свой приказ, и для этого ему пришлось напрячь свои голосовые связки до предела. Вот только всё равно большая часть воинов его не услышала. Сразу отступили только три сотни. Остальные продолжали сражаться, и Илепша ничего не мог для них сделать: свежие гардарские сотни, разделившиеся на два примерно равных отряда, уже нависали с крыльев и если ещё немного промедлить, тогда и вовсе не останется шансов на спасение. Они, впрочем, и без того были даже не малы – ничтожны.
– Уходим! – проревел Илепша, безжалостно истязая горло. Воины повиновались, но – видно было – без особой охоты. Их не преследовали: чадь воеводы Тихослава добивала попавшую в окружение часть вражеского войска.
– Будьте вы прокляты! – прошептал Илепша, пуская коня намётом и мигом оказываясь во главе отступающего чамбула. – Будьте вы прокляты!
По покрытым грязью и потом щекам тархана текли, с трудом прокладывая себе дорогу, горькие слёзы потерпевшего поражение…
9.Тихослав и Рудослав. Дарийская дорога. 13 день месяца Березозола.
Тихослав устал. Не в его возрасте это – скакать по двадцать вёрст за несколько коротких часов, махать мечом, как молодой дурак, да ещё и подставляться под молодецкие вражеские удары. Но – скакал, рубился и даже угораздился получить по шлему так, что до сих пор, хоть и миновало почти четверть часа, в голове отдавался звон булатного шлема, а глаза никак не могли сфокусироваться на одной конкретной точке. Впрочем, Тихослав из всех сил старался этого не показать, и ни тысячники, ни тем более сотники ничего не заметили. Ну, получил воевода по шелому, ошеломился. С кем не бывает! Вот тысячнику Басарге, ему не так повезло. Или – как посмотреть, жив ведь остался. А то, что уха лишился, да шрам на щеке заработал, так и леший с ним, с шрамом! Девкам такие мужики больше нравятся. А Басарга, славным ещё и своим остроумием, так и вовсе отбоя не знал. С ухом ли, без уха, с шрамом ли, без шрама… Какой-нибудь не слишком умелый кощуник мог бы наверное сказ про него сложить. И вплести в канву нечто красивое, вроде «… и вражий воин, сучий потрох, прочертил через его красивое и мужественное лицо кровавую полосу…». Ну, или как-то по-другому. Это уж только от таланта зависит.
– Басарга, ты как? – поморщившись от боли в затылке, спросил Тихослав. – Выдержишь.
– На себя посмотри, вояка! – огрызнулся Басарга, не оборачиваясь и не отрывая пристального взора от сражения, которое близилось к завершению. – Живой я! И в бой готов. Хлопцы устали… Положим их, воевода, если сунемся в лес!
– Номады леса не любят! – возразил Тихослав, в глубине души согласный со своим тысячником.
– Дурак ты, воевода! – громыхнул за спиной молодой и злой голос. – Дурак, причём совершенный!