Огненный дождь
Шрифт:
– Стрел мало! – угрюмо обронил сотник, как равный усаживаясь рядом с витязем на облучок. – Вишь ты, погорячились ребята! По пол-тула расстрелять успели, пока остановились! Никто ведь не ведал, что так получится, вот тебе мою сотню и дали. А у меня молодых – больше половины…
– Да ладно, не оправдывайся! – поморщился Яробуй. – Всё правильно твои хлопцы делали. Разве что положили слишком мало, а что по пол-тула расстреляли… Тысяча нас атаковала, Брязга! Полная номадская тысяча! И они стрел ничуть не меньше израсходовали.
Брязга помолчал, бесцельно ковыряя носком заношенного сапога влажное месиво под ногами. На носке медленно нарастал липкий ком…
– Ты веришь, что мы – выживем? – наконец спросил сотник.
– Верю ли? – задумчиво протянул Яробуй. – Не
– Чую, - угрюмо ответил сотник. – Только от твоей разницы жить меньше не хочется!
– Так и мне – не хочется! – вздохнул Яробуй. – Что с того? Это уже – воля богов… Ах ты ж, чтобы тебя!
Выругавшись, Яробуй резко подхватился с телеги, схватил лежащий рядом лук и, натягивая уже тетиву, заорал в голос:
– К оружию! Враг – близко! – потом перевёл дух и уже обращаясь к Брязге язвительно обронил. – А ты говорил, долго ждать! Вот они уже, атакуют!
А номады – почти вся тысяча неровными рядами мчались по склону наверх. Сверкали над головами сабли, свистели в воздухе первые стрелы… Страшный боевой клич, исторгаемый сотнями глоток, оглушал. А главное – даже самых опытных воинов смущало многочислие номадов. Тысяча не тысяча, а сотен пять-шесть в атаку пошли. Это значит – по пять врагов на одного обозника. Многовато даже для витязей, смерти подобно – для простых дружинников…
– Буйнос, держи левое крыло! – рявкнул Яробуй, между делом бросая на лук очередную стрелу и моментально спуская тетиву. – Брязга – тебе правое! Я попробую удержать чело…
Стреляли, метали сулицы почти все обозники. Кто и того не мог или не умел, бросали встречь врагу камни и кувшины. На двадцать шагов вниз весь склон заблестел от масла и вина, щедро разлившегося из разбитых кувшинов. Сейчас не до жалости было…
– Факельные – готовь! – вдруг заорал Буйнос. – Быстрее, косолапые! Быстрее! Бейте по той телеге!
Яробуй сначала удивился – поджечь телегу – дело непростое, но через мгновение сообразил и тут же повторил команду Буйноса, но уже для всей сотни, и указав в качестве целей все остальные возы. Основу их груза как раз масло с вином составляли, так что у замысла Буйноса был смысл. Когда самые меткие стрелы разбили глиняные бока и запалили масло, когда три воза на пути номадской конницы занялись чадно и жарко, тогда Яробуй в этом окончательно убедился.
– Бей! – закричал он радостно, метким выстрелом вышибив из седла богато одетого номадского воина. – Бей, чтоб боялись!
И его воины били. Номады гроздьями падали с сёдел, их кони бесились при виде огня и не хотели идти дальше.
– Мы ломим! – радостно выкрикнул кто-то из дружинников…
Вот тут и закричали сзади оставленные на крайний случай два десятка возничих. И обернувшийся Яробуй увидел, как через длинный хребет холма на них бегут несколько десятков номадов.
Было поздно что-то менять – конная атака была в самом разгаре, и против ударившего в спину отряда встали всего двадцать обозников – ущербных телом, старых или наоборот, слишком молодых воев, вооружённых секирами да короткими копьями. Впрочем, они тоже умели сражаться, пусть и не так хорошо, против не слишком умелых на земле номадов вполне могли выстоять. Жаль только, не нашлось среди них опытного сотника или хотя бы десятника, никто не велел сотворить хоть подобие «стены». Полсотни номадов против двадцати – арифметика простая. Потеряв полтора десятка убитыми и какое-то количество раненными, остальные прорвались. Конечно, они были смертниками. Против сотни настоящих дружинников и десятка из дружины старшей, из числа витязей, нужно вдвое большее число, чтобы одолеть их. Но никто и не собирался одолевать. Достаточно того, что Яробуй вынужден был всё же развернуть им навстречу три десятка своих. Эти уже составили «стену», командовавший ими десятник из княжеской дружины со смешным прозванием Бражник скомандовал им залп и номадов посекло стрелами раньше, чем они успели добежать до гардарского боевого строя. И вот она – победа! Если бы… Этих трёх десятков наверняка и не хватило, чтобы удержать номадскую конницу на расстоянии.
Осыпав дружинников стрелами с расстояния двадцати шагов, когда промахнуться труднее, чем попасть, номады бесстрашно бросили коней вперёд. Оглушительный вой, которым они подстёгивали себя, способен был смутить и более смелых. А потом номады бросили своих коней на телеги…
Из десятка первого ряда сумели перескочить только четверо, да и тех сразу взяли в мечи, подняли на копья. Второй ряд почти целиком выбили стрелами и сулицами. И почти сразу с разных концов линии закричали, требуя новых тулов со стрелами. Расстреляли в горячке всё, даже тупицы. Отроки сбились с ног, но всем сразу не поднесёшь, и следующую волну, атаковавшую по трупам – человеческим и звериным – встретили куда более редким залпом. Уже не меньше полудюжины номадов сумели пустить коней поверх возов и теперь отчаянно рубились с дружинниками. Гибли сами, но уносили с собой жизни защитников и – что куда страшнее – отвлекали воинов на себя. Помогали соратникам добраться невредимыми до возов, до баррикады. Долго держаться всё одно бы не получилось, но Яробуй всё же кричал, честил последними словами, подбадривал своих как мог. Увы, мог он немного, его поди и не слышала половина воинов. А потом совсем рядом с ним перемахнул через воз серый номадер и его всадник, высокий и крепкий не по-номадски, что-то дико выкрикнул и обрушил свою саблю на голову витязя. Яробуй вскинул навстречу меч, но не успел – устал, руки не слушались. Вдруг стало очень больно, красная и липкая влага обожгла лоб и глаза. Яробуй беззвучно рухнул лицом в грязь. Ему повезло. Он не видел, как номады добивали его сотню…
А дольше всех сражался Буйнос. Сам похожий на номада – чёрный от грязи, дико что-то кричащий, он крутился на месте, лихо отбивая мечом все атаки номадов. Вокруг уже горы трупов были – номадских, родянских, а он всё ещё сражался и номады мало-помалу начали его бояться, пятились. Подъехавший тархан заскрежетал зубами, накричал на сотников, позволивших себе транжирить людей и велел расстрелять проклятого северянина из луков.
Буйнос видел – всё, конец, но всегда славящийся гордыней, не запятнал своей чести и на этот раз. Он громко, даже чрезмерно громко рассмеялся, первые три стрелы смахнул прочь мечом, от четвертой так же легко уклонился. Попасть в него смогли только выстрелив целым десятком сразу.
– Вот сволочи! – громко сказал Буйнос, покосившись на пронзившие левое плечо три стрелы. Подумал, для порядка добавил несколько самых грязных номадских ругательств, которые слыхал когда-то в походах в Дикое поле, а потом бросился вперёд. Погибать, стоя на месте, он вовсе не собирался.
Номады шарахнулись от бешеного гардара в разные стороны, но трое не ушли – Буйнос был быстрее и срубил их, нимало устыдившись того, что бил в спину. И только потом упал – его тоже ударили в спину. И долго ещё уже бездыханное тело месили саблями и секирами, пока от Буйноса не осталось лишь слабое напоминание о сильном когда-то воине…
7.Воевода Тихослав. Дарийская дорога, несколько вёрст от лагеря гардарского войска. 13 день месяца Березозола.
Воеводе Тихославу исполнилось сорок три года, но он и сейчас предпочитал сидению на печи седло и дорогу. Правда, в последнее время такая дорога стала его выматывать и князь Рудевой потихоньку и издалека стал заводить разговоры о том, чтобы Тихославу уходить на покой. Не совсем на покой, конечно, но – городовым воеводой. Всё же быть тысяцким всего княжества – дело не из простых. Перед походом, подобным этому, ему довелось четыре дня и три ночи провести, не слезая с коня. Даже прострел заработал, потом ещё три дня на люди не показывался – без движения на ложе лежал, слуг да жён по дому гонял. Ничего, обошлось… Пришлось только для князя историю придумать, будто с коня обрушился, да плечо выбил. Князь Рудевой – владыка мудрый и хитроумный, смеялся долго и громко, а вот поверил ли – вряд ли. В поход, впрочем, взял. Уже хорошо… Мог бы и оставить! Сопляк Всевой, которому даже тридцати лет нету, уже что-то из себя строит, он уже давно на пятки наступает! Но – не выйдет. Он, Тихослав, ещё крепко сидит в седле и своего не упустит! Хочется надеяться…