Огненный крест
Шрифт:
– Правители не способны и не хотят остановить разграбление России, значит, они враги, предатели. Так, Юрий Львович?
– Да, предатели. И нужен человек, который отправил бы их в места не столь отдалённые, навёл порядок.
– Вы общаетесь с военными людьми...
– Недавно беседовал с одним капитаном. Нам показывали образцы новой техники. Капитан сказал: тут должен сидеть большой специалист, который может управлять сложными приборами, а у нас же два месяца даётся простому солдату, чтоб он постиг науку этих приборов. Абсурд. Танки новейшие продаются кому угодно. Первыми американцы их копируют. Секретнейшие образцы!.. Иногда по телевизору у нас в Венецуэле показывают брошенные русские подводные лодки, полузатопленные. Жуткое впечатление! Ничего я хорошего не видел еще в вестях с Родины.
–
Месяц гостили мои седые друзья в родных весях. Были парадные встречи, речи, рапорты, построения, банкеты. Ездили по стране – по знакомым, по родным, по тем городам и селениям, куда была возможность поехать. О чем думалось, о чем печалилось этим русским людям, можно только догадываться.
Но есть возможность воспроизвести на страницах этой книги рассказ об одной из «российских поездок» моего коллеги по перу, редактора венесуэльского самиздатовского «Бюллетеня» Бориса Евгеньевича Плотникова:
«... Мы уже пересекли Волгу и мчимся на восток. С первым светом я встаю и жадно смотрю в окно, а передо мной проходят нескончаемые леса, и белые березы кланяются одна за другой, сосны тянутся к небу, а низенькие серебристые ёлочки скрывают грибы и ягоды, которых много, наверное, под ними... Иногда промелькнёт станция, промчится встречный поезд, проносятся деревянные домики, дачные поселки. Остановки короткие и очень редкие. Мы выходим на станциях, чтобы размять ноги, и нас обступают торговцы и торговки, которые продают молоко, хлеб, вареную картошку, жареных цыплят, газеты.
Станция Балезино. Остановка полчаса. Я хожу по перрону и присматриваюсь к товарам. Мимо бежит краснощекая девушка лет четырнадцати и предлагает баночку малины. Мне становится её жалко, и я даю ей всю мелочь из моего кармана. Подходит худой человек лет сорока. Вид у него жалкий, глаза испуганные. Под мышкой у него бутылка питьевой воды, а в руке три солёных огурца. Он предлагает мне свой товар. Я без мелочи и говорю ему, что мне ничего не нужно, но он настаивает, и я спрашиваю почем огурцы. Даю ему десять рублей, но беру один огурец. Он сует мне остальные два и бутылку воды. «Возьмите, пожалуйста, возьмите, ведь стыдно». И слёзы текут у него из воспалённых глаз; я представляю себе нужду, которая выгнала его на перрон в надежде заработать пару рублей. Я представляю себе его безвыходное положение, безработицу, удручающее безденежье и безнадёжность существования в маленьком захолустном городке, и мне становится бесконечно жалко его... Хочу сказать ему пару слов, но какая- то неожиданная судорога сжимает мне горло, и слёзы текут и у меня неудержимо из глаз. И так стоим мы оба на перроне станции Балезино, я с одним огурцом в руке, он с двумя, и оба плачем. «Мужчина, мужчина, поезд трогается!» – кричит мне проводница. Я прыгаю на высокую ступеньку и машу ему огурцом, бесконечно сожалея, что не дал ему больше, что не дал все деньги, которые были у меня в кармане. Уткнувшись в окно тамбура, я тихо плачу по моей России, в которой есть голодные, обездоленные судьбой люди, в которой торговцы и проезжающие пассажиры плачут на перронах. «Вам нужно доктора?» – говорит подобревшая кондукторша. – «Нет, нет, спасибо...».
И опять пошли леса, деревеньки и маленькие городишки со своими отвратительными бетонными заборами. Пересекаем большую серую Вятку, огромную мрачную Каму, и все леса и леса. И колеса стучат и стучат – мы несемся скорым по необъятной России, мчим в Екатеринбург...»
В одном уральском городе
Екатеринбург, по моим азиатским меркам, рядом с Тюменью. В четырех часах езды на скором поезде. Зимой иль летом хожу по этому городу с ощущением неистребимой твердокаменности в большевистской основе, окрасе и духе города – с теми же Кларами, Розами, Карлами в названиях улиц и проспектов, что и вчера. С теми же «новорусскими» украшениями, напоминающими звезду Давида, хитроумно вкрапленную в невинные очертания неоновых новогодних огней и «снежинок». Тот же «кургузый Свердлов» с воздетой рукой, при пенсне и работных сапожках, хотя в Москве, еще в августе 91-го, подобный памятник этому палачу русского народа истолчен в крошку, а некоторым старым улицам возвращены исторические имена.
Хожу по свердловско-екатеринбургским мостовым, обозревая таблички с именами этих многочисленных коминтерновских улиц, по которым можно изучать кадровый состав Третьего Интернационала вкупе с комиссарским составом красных уральских полков. Да много чего напомнит и дополнит этот город к уже подзабытым фактам вчерашнего бытия...
На «расстрельном ипатьевском месте», где недавно стоял простой православный крест и деревянная часовенка, теперь величественный Храм на Крови. На проспекте Свердлова – проспекте цареубийцы.
Не плачу, как Борис Плотников. Он гость. Ему можно. Он не был здесь все свои восемьдесят лет, прожитых на белом свете. А мы здешние, нам – не ПОДОБАЕТ.
Г. Г. Волков – Н.В. Денисову. Апрель 1999 года.
«...А сейчас мы переживаем за Сербию, которую терзают американские нашественники. Мы все там жили, росли, учились. Жаль, что мало чем можем сербам помочь. И все-таки! Посылаю тебе, Коля, один документ, копии которого мы разослали во все наши кадетские объединения разных стран, суворовцам и нахимовцам в Россию, в газеты «Русский Вестник» А. Сенину и тебе в «Тюмень литературную».
Старики неугомонные! Поможет ли это послание отвратить беду нашествие американского империализма на Сербию, на милую вторую родину белых русских? Но я печатаю. И адресую послу Сербии в Венесуэле господину Славко Суковичу:
«...Мы считаем, что это зверское, недопустимое в наш демократический век, нападение на маленькое независимое государство является актом агрессии вполне сравнимой с той агрессией, которой подверглось Сербское Государство 600 лет тому назад, как раз на тех же полях, бомбардировку которых весь мир смакует на телевизионных экранах уже целую неделю...
Регион Косово – это сердце Югославии, без которого немыслимо существование сербского государства.
К сожалению, бывшие союзники маленького народа, героически сдержавшие в двух великих войнах вооруженные силы Германии, не нашли нужным прийти на помощь своей, раздираемой внутренними неладами, бывшей союзнице. Мало того, в рядах сегодняшних карателей мы различаем наряду с иностранцами, никакого отношения к Косово не имеющими, и новых, не научившихся ничему, немецких агрессоров.
Более полувека тому назад умирающий сербский король завещал сербам «беречь Югославию». Каждый из нас каким-то образом старался уберечь её от того положения, в котором она сейчас находится. Некоторые из нас, может быть, берегли её не так, как надо. Во всяком случае, не уберегли. Но, повторяя знаменитую фразу, не будем сегодня оплакивать как женщины то, что не сумели защитить мужчины.