Огненный крест
Шрифт:
Дама опешила, фыркнула, но растерялась, отступила. А мы покатили. «Вот так с этим подлым народом, с господами, надо разговаривать! Не выношу...» – продолжал кипеть бывший красный конник.
Примирение и согласие...
Еще очень обрадовался Аркадий Александрович, что о нем вспомнили к какой-то юбилейной советской дате, попросили «что-нибудь памятного, связанного с революцией и гражданской войной», для выставки в музее Советской Армии. Он отнёс туда свою фотографию с наградами на пиджаке, какие-то «штучки», среди них – коричневый, прокуренный сигаретный мундштук, простенький портсигар с выдавленными на лицевой стороне коробки «Тремя богатырями» художника Васнецова. Потом опять сходил на Площадь Коммуны, где военный музей, удостоверился, что экспонаты с достойной надписью находятся
Умер Аркадий Александрович внезапно, упав на улице от сердечного удара. Случилось это через несколько лет после моего окончания института, горькая весть застала меня в Тюмени. Возможно, отыскались родственники – наследники скромного жилища революционного деда, которому в год смерти едва исполнилось шестьдесят девять лет. А скорей всего, драгоценные эти московские «метры» квартирки перешли в собственность Моссовета. Завещаний боевой конник никаких не делал, не успел, скорей всего. Так же – скорей всего – нынешние хозяева страны, их приспешники выбросили на помойку и тех васнецовских «Трёх богатырей», выдавленных на алюминиевом портсигаре красного героя гражданской войны Аркадия Александровича Кеворкова...
Не под той ли самой витриной московского военного музея, не на месте ли прежнего экспоната того наблюдал другой воин, белый, другой русский человек, экспонат чудовищного свойства эту «перчатку» из кожи с человеческой руки. «Экспонат», возмутивший его своей, действительно, запоздалой, неуместной в данный момент, политической направленностью.
Примирение? Согласие? Не знаю.
Но уверен: живи сегодня на земле красный конник Аркаша Кеворков, он бы изрубил меня шашкой – за то что я «якшаюсь» с наследниками белогвардейцев.
Падают с небес самолеты с пассажирами, тонут подлодки, сходят с рельсовых путей поезда, обваливаются от взрывов шахты... Сотни, тысячи погибших. И это только малая часть вселенских трагедий конца века, о которых как-то походя и привычно информируют все российские СМИ демократического, однокровного, однокорытного толка. А порой и смакуют, будто бы в неком удовольствии.
Публикую и я в своей «ТЛ» фрагменты трагедии, коснувшейся моих далеких русских зарубежников, трагедии, о которой почти никто в российских пределах не знает. Подробностям этой беды, связанной с ураганом, пронесшимся над тропической Венесуэлой, у нас внимали единицы. Привычное...
А как там мои друзья-кадеты? Все ли живы-здоровы?
«Десятилетиями ураганы ограничиваются короткими визитами к нам, – пишут в «ТЛ» из русской колонии в Венесуэле, – и мы настолько привыкли к безобидным их последствиям, что потеряли всякий перед ними страх. Погуляет ураган, которому даётся женское имя, парочку дней и уберется восвояси, в Караибское море...
А тут почернело небо и пошел сильный тропический ливень. В течение целого дня и целой ночи с неба низвергались потоки воды. Стекали по склонам гор, несли вырванные с корнем деревья, мелкие камни и огромные булыжники. Каналы для стоков воды вскоре оказались забитыми и запруды стали вырастать с непредвиденной быстротой. Когда их прорвало, мощные потоки желто-бурой грязи устремились далее и смывали всё на своем пути: автомобили, мосты, целые кварталы домов. Ничего не понимающие люди вырывались этими потоками из своих жилищ и уносились с невероятной быстротой в желтые водовороты, где их ждала неизбежная смерть.
Вышли из берегов и реки. Прорвало и плотины. Особенно жестоко бушевала стихия на морском побережье. Уничтожены несколько деревень и даже один небольшой город. Разрушено 26 католических церквей, десятки многоэтажек засыпаны мусором, песком, камнями, не считая сотен хижин бедняков, многих дорог и автострад государственного значения.
Погибли и пропали без вести тысячи людей.
В нашей кадетской семье материально пострадал Николай Александрович Хитрово. Его дача в одном из особенно пострадавших микрорайонов на морском берегу полуразрушена: потоком воды выдавило стену, трёхэтажное помещение залило грязью и камнями, вода унесла мебель. К счастью, на даче никто не находился...
В городе недалеко от Хитрово живет
Юрий Львович Ольховский живет от подножия горы далеко и высоко. Ему не страшны никакие ураганы.
Борис Евгеньевич Плотников живет под другой горой, которая, может быть, когда-нибудь скажет страшное слово. Но он уповает на Господа и в своих молитвах молит у него снисхождения.
Самый младший из кадет Алексей Борисович Легков живет в горах. Под небом. Ему и вовсе никакие потопы не страшны...»
Пришел новый век. И – третье тысячелетие. В мировом масштабе это обозначилось тревогой по поводу «сбоя компьютерных систем». Но тревога оказалась ложной, скорей, придуманной заинтересованными дельцами. Все обошлось, улеглось скоро.
Человечество, исключая пассионарных мусульман, точней, «представителей» воинствующего исламизма (полистал Коран, кинжал в зубы и вперед – резать неверных!), продолжило занудливое, скучное существование. Агрессивность и двойные стандарты демократии США, прямые угрозы миру – не пробуждали белые расы. Особенно в России. Растерянность работных масс: пьянство и апатия, зомбированная зависимость от телевизора, а молодежи – от дискотек, компьютера, Интернета, «сотовых» мобильников, внедренных «прогрессом» вместо неспешного естества земного мира, живой природы, старинных человеческих чувств. Тут же продажность интеллигенции, неслыханный её холуяж. И непонимание, что мы русские, мы другие, западные ценности чужды нам всегда, потому за примат духовного над материальным! – Запад и старается вывести русских с лица земли. Тут же «подвиги» многих православных батюшек, прислонившихся не к пастве, к власти, окропляющих святой водицей офисы и коттеджи бесов из бывших шустрых позднекомсомольских чинов, воротил из последних кэпээсэсных структур, ворья пожиже. В среде церкви упрочилось немало «катального жулья», как и в менее приметных «светских» фирмах. Намоленность старых святых мест и возвращаемых народу храмов снижалась: в храмовую ограду все чаще вползали лапы толстомордых правителей, толстобрюхих прихватизаторов и демократизаторов. Их ласково встречали, виляя хвостиками, розовощекие, райкомовского вида, иереи, припадая к дающей «ручке».
А в мире окрестном?
То же отсутствие ярких личностей, вождей (прежние состарились, утратили отвагу) сулило бесперспективность земного существования, скорый крах, в том числе нравственный всепланетарный – из-за варварского отношения к атмосфере Земли, водным запасам и живой еще отчасти флоре и фауне.
Зашкаливала наглость американцев, уверенных в собственной силе и безнаказанности, жрущих, жирующих, банкующих, грабящих и насилующих слабые народы и государства.
Победа американцев над СССР обошлась «малой кровью» на завершающем этапе холодной войны – в августе 1991 года. Когда одураченная московская толпа горланила «Ельцин, Ельцин!», когда в эйфории этой залезли под гусеницы танка трое отроков, когда совсем уже неадекватный Горбачев посмертно присваивал несчастным звание Героев Советского Союза. Тогда же случился пожар на шестом этаже американского посольства в Москве, где работали и «накрывали» толпу, вызывая массовый психоз, психотропные энергетические установки. Не случайно ж тушить этот очаг пожара на Красной Пресне русским пожарникам американцы категорически не позволили.
Тогда же, на другом континенте, в южноамериканском Каракасе, в доме моего крестного Георгия Волкова великая русская балерина Галина Уланова хлебала русский борщ, а русские мои белые зарубежники, прильнув к телеэкранам, радовались поднятию триколора над Кремлем. Тогда же отец Павел Волков служил благодарственный молебен в православной церкви на Дос Каминос (Две Дороги). Тогда же я, в Тюмени, тоже находясь у телевизора, отпускал крепкие выражения – к неудовольствию домашних! – по поводу творимых событий во взбаламученной Москве.