Огненный крест
Шрифт:
Американец крепко и восхищенно жал нам руки, прощаясь. А потом Борис рассказывал нам по дороге, что американец страшно обрадовался: он впервые в жизни видел советских русских и очень удивился тому, что «это вполне нормальные парни». «И без рогов на лбу!» – хохотали мы, поверив в свои силы достичь пешим ходом столь знаменитой японской Кинзы. И если уж не приобрести ничего существенного, денег, как всегда, у нас мало, то пофланировать по знаменитой улице, поглазеть на море горящих рекламных иероглифов...
Здесь не Токио, не японские иероглифы. И я вполне уже за эти дни гостевания успешно справлялся с надписями, с магазинными ценниками, с обиходными фразами на испанском. «Асталависта! До свидания!» – говорил я на прощанье, уходя из магазина с каким-нибудь мелким приобретением в виде, скажем, упаковки зажигалок: будущие презенты курящим приятелям! «Аста-ла-вис-та!» – круглили глаза экспрессивные здешние торговцы и весело смеялись, всем понятными жестами и жаркими возгласами приглашая заходить вновь...
Днем устроил стирку, отбившись от настойчивых предложений бабы Кати – поручить это дело служанке-венесуэлке. Не дался: «Я ж моряк!» А смугленькая служанка, наблюдая за моими постирушками, как-то потаённо улыбалась, то и дело бросая знойный взор на этого, видимо, «странного русского гостя». «Они податливы и любвеобильны, мулатки эти!» – возникала во мне почему-то вновь и вновь мимоходная фраза Волкова, как бы невзначай оброненная однажды – в одной из наших дорог...
Вечером пристально уселись у телевизора. Вот это новости! Наша Грузия требует полного отделения от СССР. Показали нового «демократического» президента Грузии Гамсахурдиа. Он важно, картинно застыв, стоял, приветствуя свои грузинские «потешные» войска, приложив к «пустой» голове руку.
Чемоданное настроение. Но еще много неиспользованных приглашений посетить русские дома.
И все ж таки с утра пошли в местное представительство Аэрофлота – на разведку. Как с вылетом на Кубу? «Ясности пока нет, зайдите завтра-послезавтра!» – ответили советские «девчата»-соотечественницы, обрадовавшиеся, кажется, не столь частому здесь, в Каракасе, визиту своих.
Семь остановок на подземке, и мы в старинном центре Каракаса. Понял, что перед дальней дорогой удостоился побывать в заветном месте столицы, где она зародилась. Много домов архитектуры минувших столетий. Много зелени. Но больше, пожалуй, рекламы и пестрых витрин дорогих магазинов. Есть и нечто подобное гонконгским и сингапурским торговым «щелям». Но здесь, в местных «щелях», все значительно дороже! Что ж! С этим «делом» я уже научился прилично разбираться и – сравнивать.
Волков увлекает меня в самый центр, то есть на площадь, фасадом к которой дом, где родился Боливар. Реют флаги республики Венесуэла. В центре площади конная скульптура генерала, национального вождя. Венки из цветов, кем-то возложенные к постаменту памятника. Фонтан. Фланирующая публика. Одинокий полицейский. (Вспомнился Уругвай, столица его Монтевидео. Вот такая же центральная площадь. И – усыпальница одного из национальных героев страны. Некрополь. Ступени вниз. Национальные гвардейцы, застывшие в неподвижности. Тяжелые ружья, штыки. Старинные мундиры... Да, любая добропорядочная страна должна ведь отдавать дать уважения своим великим соотечественникам! Иначе – дух чингисхановщины, жидовщины, гитлеризма!) Чуть поодаль группа музыкантов-индейцев. Когда Волков сказал, что это «индейцы», мгновенно пронеслись в представлениях и живописные костюмы, и перья, и кольца в ушах и ноздрях, разрисованные лики... Киношные, голливудские представления! Здесь же вполне цивилизованные молодые люди в несколько стилизованных костюмах, шляпах с перьями, но – интеллигентные лица. И знакомые музыкальные инструменты. Гитара, скрипка, барабан, флейта. Неизвестного мне названия «погремушки» – это да. Вокруг музыкантов толпа слушателей. Возможно, европейцы. Парень европейского типа предлагает купить магнитофонные кассеты с записями музыки этого аборигенного ансамбля или группы «волонтеров», зарабатывающих на жизнь.
И все ж таки внутрь – в думы, мысли твои – как бы вселяется и обволакивает тебя мироощущение покоя от этой царящей стабильности, несуетности, порядка и благополучия.
Когда мы, проехав через весь город в частном автобусе (деньги с пассажиров собирает сам водитель – еще один зримый и непривычный для меня «знак» капиталистического общества!), на «кинте» поджидал нас Георгий Борисович Максимович, старичок 1905 года рождения. Представитель славной православной семьи. Словоохотлив. Даже очень. При первой встрече с ним, а он приходит самостоятельно, тотчас «требует» гостя из России и – повествует, повествует о своём былом. При первой встрече-разговоре я уж было настроился на то, что память у ветерана, как у старика Будённого, но ничего подобного. Четкая, аргументированная речь бывалого сыщика – с датами, числами, «явками», предметными подробностями. Правда, Екатерина Иосифовна, поглядывая на нас, устроившихся на лавочке под гранатовым деревом, где я с диктофоном и запасом кассет к нему, жалостливо качает головой, а потом спрашивает меня: «Наверно, измучил Вас старик разговорами?..» – «Ничего, я приучен к терпению».
...В четыре часа пополудни все ж пришлось пойти по приглашению в новый русский дом. Давно зовет «наведаться, попить пивка, посмотреть семейные реликвии» Николай Александрович Хитрово. Однокашник Волкова, кадет, близкий приятель, живущий на одной из параллельных Лос Палос Грандес улиц.
Конечно, любому сколько-нибудь интересующемуся историей советскому литератору известно, что дворянский род Хитрово ведет свою родословную от татар, из глубины веков. И что род Хитрово по женской линии близок с родом Александра Васильевича Суворова, а по мужской – с фельдмаршалом Кутузовым. И что прямой предок семьи Хитрово Богдан Матвеевич – основатель Оружейной палаты в московском Кремле.
Вот с таким «багажом» информации переступал я порог этой обширной и богато обставленной квартиры русского каракасца.
Когда расположились за обещанным «пивком», черным, как оказалось, коего не пивал в жизни «ни при какой погоде», хозяин начал с географических уточнений. О том, что до революции их имение находилось в Орловской губернии, недалеко от уезда, где жил Иван Алексеевич Бунин. Родители, понятно, общались с этим знаменитым соседом. После революции – эмигрантские скитания, как и у многих русских: знаменитых, родовитых и не очень.
– И вот на мне наш известный дворянский род заканчивается. Сыновья женились на венесуэлках, внуки по-русски уже не разговаривают...
Понимаю, что Николай Александрович нашел во мне внимательного слушателя. Не лукавлю, все впитываю в себя. Как в губку. Может быть, я из последних российских свидетелей завершения земного бытия одной из славных семей, чей след, конечно, останется в истории государства. Хотя как знать! Ведь как мы, современники, равнодушны к тому, что еще «живо», что еще способно своей исторической предметностью стать... ну хотя б экспонатом музейной полки на Родине, витрины, выставки, запасника, в конце концов. О чем я? Да о том, что хозяин доверительно приглашает меня в одну из комнат дома (Волков в это время дружески «щебечет» с миловидной хозяйкой квартиры Ирочкой), извлекает откуда-то из недр дивана или шкафа увесистый предмет в потертом кожаном футляре, отстёгивает медные застежки...
– Вы знаете, что это такое?.. Не знаете, конечно. Это золотой фамильный крест рода Хитрово – в нём мощи многих знаменитых русских Святых. Смотрите...
В квартире работает кондиционер, прохладно. А меня едва в жар не бросает... Беру в руки семейную реликвию, читаю её опись: «Крест Золотой 23 сантиметра в длину, 15 см в ширину и полтора см толщины. На лицевой стороне Распятие; в верхней части «Святая Троица», слева от Распятия «Матерь Божия» – справа «Иоанн Богослов». На оборотной стороне выгравировано: