Огненный крест
Шрифт:
Женщина задумалась, пытливо посмотрела на меня, сказала:
– Знаете, а ведь я имею дар предсказывать будущее... Но я пользуюсь этим в очень редких случаях. Родственникам предсказывала, и то не всем... Представьте, если бы я использовала этот свой дар открыто, мне б не дали покоя, всем ведь обычно хочется знать, что их ожидает... Для вас, если пожелаете, могу сделать исключение. Но с одним условием, чтобы вы никому об этом не рассказывали...
– Хорошо! – кивнул я. – Согласен.
Мы сидели за столом, над которым, на стене, висела икона Божией Матери.
Женщина встала и прошла в другую комнату. Вернулась с чашкой, полной белой фасоли, и поставила её на стол. Затем повернулась к иконе и стала молиться. Молилась очень долго. Закончив, взяла чашку с фасолью, перевернула, рассыпав зерна на столешнице, начала говорить. Сначала она говорила о событиях в моей жизни минувшего и того, «текущего», времени. Слушая, я был удивлен и даже немного испуган: с какой точностью она повествовала о моих самых интимных чувствах и переживаниях, о которых я никогда никому не рассказывал!
Потом она сказала:
– В течение войны Вы будете много раз в очень опасных положениях – на миллиметры от смерти. Но есть один очень близкий Вам человек, который находится далеко отсюда, он днём и ночью молится Богу о Вас и это спасёт Вас от всех опасностей, которые Вам встретятся. Вы не получите ни одной царапины от войны. А когда она кончится, Вы уедете далеко, в страну, которая ни в чём не будет похожа ни на одну из стран, в которых Вы жили раньше. Всё будет иначе: климат, люди, растения, земля. Когда Вы приедете туда, в скором времени получите работу в очень красивом месте и там найдёте Ваше новое счастье. В этой стране Вы проживёте много лет...
Я внимательно выслушал все, что мне сказала сербка.
Кто этот близкий мне человек, который находится очень далеко и молится обо мне? Ясно, мой старший брат Иоанн, епископ Шанхайский. Уехав из Югославии еще до войны, брат мой служил в православных церквах белоэмигрантской колонии в Китае.
Пророчества сербки тепло разлились в душе: уцелею! А по правде сказать, я в то время не имел много оптимизма пережить эту войну... Не думал и о переезде в другие страны. Единственно, о чем мечтал – это о возможности вернуться в моё первое русское отечество (и непременно под Харьков, в свои родные Палестины, где довелось родиться), если бы там произошли большие перемены...
В скором времени, ночью, когда я в районе почтамта переходил главную улицу Белграда (Короля Александра), раздался выстрел. Стрелял немецкий часовой, охранявший почтамт. Поскольку пуля просвистела рядом, понял, что стрелял часовой в меня. Возможно, он вначале окрикнул, чтоб я остановился, но я, занятый свои ми мыслями, не услышал окрика. Конечно, у меня имелось разрешение свободно ходить по улицам в запретное ночное время, но тут я сам дал промашку... Не дожидаясь второго выстрела, я благополучно свернул за угол и скрылся в темноте...
Проходило важное собрание в Управлении Белграда. Говорил губернатор города Драголюб Иованович. Он сообщил, что по приказу немецких властей будет проводиться контрольная проверка жителей города, чтоб отыскать «сомнительных людей» и евреев, которые сумели укрыться от регистрации, нарушив тем самым немецкий порядок. Он сказал, город будет разделен на части из нескольких кварталов каждая. И служащий полиции, контролирующий свою часть города, будет лично отвечать за результаты проверки. То есть он должен будет подать письменный рапорт в соответствующий полицейский участок. Затем все сведения поступят для контроля и проверки в Управление города.
Подчеркивая важность и строгость нашей миссии, губернатор привел пример. Одна молодая чиновница Управления приготовила документ для еврейки, своей подруги по гимназии, удостоверяющий, что еврейка вовсе не еврейка, а сербка. И положила на подпись этот документ своему начальнику. Обман был тут же раскрыт. И на следующий день чиновницу расстреляли...
Итак, в день ревизии каждый полицейский участок получил свой план проверки с обозначением определенной части города. Мне достался квартал, где жил начальник сербского правительства генерал Недич. Для «облегчения контроля» в каждый участок прислали по несколько немецких солдат. Таким образом, служащего сопровождал сербский жандарм и один немец-солдат. Получилось так, что немцев на все группы не хватило. И я, выйдя последним с участка, пошел на проверку в сопровождении только сербского жандарма. В одной из квартир дома, соседнего от дома генерала Недича, я нашел семью, которая была явно еврейской. Отец, мать, несколько детей. Этнографический тип еврейской нации был ясно выражен на всех. Ситуация была, конечно, для меня неприятной, надо было тут же принимать решение. И я, терзаясь мыслями, призадумался: как поступить? Попросил показать документы. Все они оказались новенькими, в том числе и свидетельство о бракосочетании родителей, выданное Сербской православной церковью. Но по здешним немецким порядкам крещение в православие не спасало евреев. Они это знали и были испуганы...
Жандарм, который меня сопровождал, понял всё и, видя меня в раздумьях, произнёс:
– Всё-таки они – православные...
Тогда я спросил хозяина квартиры:
– Почему вы живёте в этом доме, который так близко от дома шефа правительства? Почему не переедете подальше отсюда?
– Вы же знаете, как трудно найти другую квартиру! – ответил еврей.
Правда, подумал я, кто с риском для собственной жизни будет иметь с ними дело!..
Мы ушли. Все-таки ушли...
Ночью я почти не спал. Что делать? Если напишу в рапорте, что нашел еврейскую семью, её расстреляют. Если сообщу, что не нашел ничего подозрительного, обман могут раскрыть другие служащие полиции, тогда расстреляют меня и, конечно же, не помилуют и эту еврейскую семью.
Утром решил: будь что будет! Написал: «Не нашел ничего подозрительного». Рапорт мой вместе с другими отдали по назначению. А я с той поры старался обходить тот «злополучный» дом, где мы вместе с сербским жандармом совершили богоугодное, но очень рискованное дело.
В начале января 1942 года меня перевели из первого участка в отделение при Управлении города, которое занималось контролем за торговлей. Тут служба была поспокойней. И я продержался на ней до мая, то есть до того момента, когда сербское правительство решило сократить количество служащих. Увольняли не сербов. Некоторые русские просили их оставить. Оставляли. А я не просил. Устал, конечно, от двойной игры, постоянно покровительствуя знакомым и белоэмигрантам-соотечественникам. Высшее командование все же находилось в немецких руках, приходилось часто рисковать собственной жизнью, во многих случаях не исполняя, игнорируя приказы немцев.
В ту пору я был разведен, жил одиноким «бобылём» в своей квартире. В доме проживало еще три семьи. Соседи приветливые, радушные. С одной из семей имел я большую дружбу. Мы доверяли друг другу и, чем могли, помогали. Жили трудно, при нехватках того-другого. Но, благо, в городе было спокойно. Белград был далеко от фронтов и еще не подвергался бомбежкам самолётами противников Германии. Не донимали город и партизаны. Борьба разных групп партизан сосредоточивалась в других частях страны.
И все же! Средств на жизнь я не имел. И необходимо было искать работу. К тому ж, безработные должны были пройти спецрегистрацию, а затем могли быть принудительно отправлены на нежелательные трудоёмкие работы, схожие с каторжным трудом.