Огненный крест
Шрифт:
Ничего не оставалось, как уповать на благосклонность судьбы, которая до сих пор сама, кажется, без особых усилий с моей стороны, способствовала на моём пути избегать безвыходных ситуаций. Кажется, ну вот – всё! Неминуемый арест, немецкий застенок, а из него выход один – гибель. Но чья-то невидимая рука, небесная воля, спасала меня...
Так получилось и в этот раз.
Вернувшись с работы домой, я узнал от отца, что приходил «знакомый» следователь гестапо, приказал немедленно явится к нему в кабинет. Когда возник я перед следователем, он буквально закричал, хотя на прежних встречах-допросах вел себя со мной достаточно вежливо:
– Так вы надумали обмануть меня? Я послал своего помощника в канцелярию по набору персонала для работы в Германии, и он не нашел никакого договора на ваше имя!
– Это ошибка, господин следователь. У меня есть на руках копия этого договора! – ответил я миролюбиво, пытаясь погасить гнев гестаповца.
– Даю вам полчаса... Если в течение этого времени не принесете документ, то знаете, что вас ожидает...
Часы показывали половину девятого вечера. А ровно в девять я подал следователю документ. И гестаповец, отчитав при мне своего помощника-переводчика, пожелал мне «всего лучшего в Германии»...
Ночью наш поезд, в котором я ехал в Вену, остановили на небольшом полустанке, чтоб пропустить вперед другой пассажирский состав. И, к несчастью, он, обогнавший нас, скорый поезд, подорвался на мине. Произошло крушение. Были убитые и много раненых.
В Вену из-за многочасовой стоянки мы добрались только к вечеру 19 декабря. И я, не зная немецкого языка, проблуждал целую ночь в полуосвещенном, незнакомом мне городе. И только поздним утром нашел по адресу знакомую семью, затем с её помощью отыскал других русских знакомцев и даже старых приятелей. Мне помогли быстро найти работу на одном инженерном предприятии и получить комнату в пансионате близко от центра.
Вену не бомбили. Горожане были почему-то уверены, что их красивый город оставят неповрежденным, чтоб по окончании войны созвать здесь представителей всех воющих стран на конгресс для заключения мира.
Отношение местных жителей к иностранцам было доброжелательное. Условия работы в фирме «Ротан», куда я устроился, были просто отличные, так что я отдыхал от пережитого. И как-то уж очень успешно осваивал немецкий язык.
Весной сорок четвертого, а точнее, 14 апреля, когда вернулся с работы в свой пансионат, нашел гам письмо с приглашением утром в субботу явиться в местное гестапо. Была страстная неделя по православному календарю, и это обстоятельство вносило в мои мысли дополнительную тревогу: никак эта «черная» организация немцев не оставит меня без внимания!
В назначенный час я предъявил на пороге венского гестапо свои документы и вызов, получил пропуск с номером, минуя часовых с ручными пулеметами, поднялся по лестнице в назначенный мне кабинет и увидел там господина в штатском пиджаке, сидящего за письменным столом. Он предложил присесть и строго задал не сколько вопросов, по которым я понял, что обо мне прислали из Белграда нежелательные для меня документы. Так оно и вышло.
– По сведениям, которые я получил о вас, – сказал следователь, – и о вашей предыдущей деятельности, я пришел к заключению, что человек вы подготовленный к серьёзной работе. И меня удивляет, что вы уклоняетесь от политической деятельности и как будто прячетесь от неё. Вы сын эмигранта. Знаете, что мы боремся против коммунизма, который поработил ваше отечество, и не сотрудничаете с нами. Почему?
Тут я заметил, что запонки рубашки следователя – с фамильным гербом. И как приливная волна нахлынула на меня, у меня возникло желание открыть наконец душу, сказать правду этому человеку. Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
– Мой отец был выборным предводителем дворянства Изюмского уезда Харьковской губернии. Он учил меня говорить правду или не говорить ничего. Прежде чем бороться против чего-нибудь, нужно знать – за что? Пожалуйста, ответьте мне сначала на этот вопрос, и тогда я Вам отвечу совершенно откровенно.
– Мы боремся за новую Европу и за новый порядок! – сказал следователь.
Тогда я сказал:
– В этой новой Европе с новым порядком, если бы я приехал не из Югославии с сербским паспортом, а прямо из моего отечества, где родился, то должен был бы иметь нашивку на моей одежде с тремя буквами «ОСТ», то есть человек с востока, который считался бы человеком более низшей расы и был бы ограничен в правах... Так Вы думаете, что я могу бороться за этот новый порядок?
Сказав это, я вдруг пожалел о своей откровенности. Теперь ясно, что ожидает меня...
Наступило молчание, которое показалось мне очень продолжительным. Следователь пристально посмотрел на меня и неожиданно доверительно произнёс:
– Наша политика в России на неправильном пути. Но я надеюсь, что она вскорости изменится. и тогда мы сможем опять об этом поговорить. А пока... Вы здесь имеете хорошего друга. Если Вы будете иметь какие-нибудь неприятности, приходите ко мне и я Вам помогу во всём... У меня большая библиотека, она к Вашим услугам. В любой день можете взять книги для чтения...
Следователь подписал пропуск на выход, проводил меня до двери кабинета и простился со мной как со своим большим другом.
Шло время. Течение войны продолжалось своим чередом – к капитуляции Германии. Порой вспоминался мне этот дружелюбный человек из гестапо, но все же большого желания вновь встречаться с ним у меня как-то не возникало. Конечно, думал о нем с благодарностью – какое счастье, что «дело» моё попало в его Руки!
В мае 1944-го американцы начали бомбардировать Вену. Сначала бомбили фабрики вокруг города, затем и центр. Первые бомбардировки были днем, начались и по ночам. Мне удалось сменить место проживания, перебраться из центра, который чаще бомбили, в пятиэтажный пансионат поближе к предприятию, где работал. Но и тут доставала нас бомбёжка.
Однажды ночью вместе с другими жителями нашего дома спустился я в подвал-бомбоубежище, который, впрочем, крепкой защиты из себя не представлял. Любое прямое попадание бомбы смогло бы немедленно похоронить всех спасавшихся в этом неглубоком подвале, окна которого находились на уровне тротуара...
И вдруг сильный взрыв раздался совсем близко. Наше здание вздрогнуло, освещение потухло, подвал наполнился пылью. Казалось, что стены дома рушатся и мы вот-вот будем погребены... Но вспыхнул огонёк чьей-то ручной лампы, который увлек нас в узкий проход под соседнее здание, в подвале которого мы дождались конца бомбардировки, она стихла только при свете утра. Мы благополучно вышли наверх и увидели, что наш дом целёхоньким, без единой царапины от осколков бомб, возвышается среди груды окрестных развалин. Но возле нашего уцелевшего дома, как раз напротив подвального окна, где я находился ночью, лежала огромная, не менее двух метров длиной, неразорвавшаяся бомба.