Огненный крест
Шрифт:
Устроиться в адвокатской канцелярии, как раньше после окончания университета, было почти невозможно. Да и мне хотелось теперь иметь дело, ни с какой политикой не связанное. И вот, благодаря одному из соседей но дому, я получил работу помощником столяра на фабрике, которая делала мебель. Работа оказалась несложной: поднести отнести. И я остался доволен.
Однажды, в моё отсутствие, ко мне на квартиру пришли люди из гестапо делать обыск. Хотели силой открыть мою дверь. Но вышел из своей квартиры сосед господин Милькович, пригласил гестаповцев к себе, мол, скоро господин Максимович вернётся, сам откроет свою квартиру. Тут же усадили гестаповцев за стол, поставили вино, закуски. Пока незваные гости пили, ели, Милькович и его жена, отлично говорившие по-немецки, давали мне самые лестные характеристики, мол, господин Максимович, с немецкой точки зрения, самый хороший и надёжный человек!
Выслушав эти характеристики на чистейшем немецком языке, гестаповцы отказались от повторной попытки проникнуть в мою квартиру, сказали, чтоб утром я сам к ним явился.
Мне опять повезло. В библиотеке моей имел я много книг больших неприятелей Гитлера, а кроме того – полку коммунистической литературы, вплоть до «Основ ленинизма» Сталина.
За ночь с помощью добрых моих соседей, в печке их кухни, сжёг я всю эту крамольную литературу, кажется, распрощался с «политикой» насовсем.
Утром, подходя к зданию гестапо, я увидел, как мне навстречу идёт та знакомая шпионка, секретарша шефа гестапо. Я быстро свернул за угол, нервно закурил, и по другой параллельной улице продолжил свой путь по вызову. Затем в коридоре, против двери канцелярии, где ждал приглашения к следователю, все время настороженно смотрел по сторонам – не появится ли эта злополучная дама-
Допрос вели два человека в форме СС: следователь и переводчик. Рядовые вопросы: как живу, какие планы на будущее? Похоже, меня подозревали в том, что как это я, человек с университетской подготовкой, устроился на фабрику простым рабочим? Другие мысли от их «рядовых» вопросов в тот момент как-то не приходили мне в голову.
А вызывать в гестапо стали если не часто, то периодически. Раз меня спросили о том, почему я не сотрудничаю с ними, с немцами?
– Знаете, я югословенский гражданин и принёс присягу. Война не кончилась и я не могу сотрудничать с вами. Если вы найдете, что я делаю что-то против вас... вы находитесь у власти!- ответил я.
Больше мне ни в тот раз, ни после подобных вопросов в гестапо не задавали.
А на душе было неспокойно. Что предпринять? Пойти в партизаны?! С этим «делом» для меня была полная путаница. Партизан много и все они разделены идеологически. В самой Сербии одни партизаны-чётники поддерживали короля и демократический строй, вторые партизаны – коммунисты-титовцы – воевали за свои идеи. Третьи и четвертые партизанские группы боролись с нашественниками, а порой и друг с другом. В итоге это была братоубийственная война, противная моей натуре, убеждениям. И я всё размышлял: как бы сделать так, чтоб исчезнуть, избавиться от этого постоянного надзора белградского гестапо?!
Немцы набирали людей работать в Германии. Мои технические знания, приобретенные в университете, где я вначале изучал инженерные науки, а потом уж юридические, давали мне возможность получить работу, которая бы обеспечивала существование мне и давала дополнительные средства, чтоб поддержать старых родителей, которые тоже жили в Белграде.
В сентябре 1942-го я подписал контракт с германской фирмой «Сименс». Продал домашние вещи. Передал властям квартиру. Приготовил небольшой багаж, который намеревался взять с собой.
В день, когда я должен был сесть в поезд, на железнодорожной станции мне сообщили, что по распоряжению гестапо мне запрещен выезд из Белграда.
Это «табу» гестаповское длилось целый год. Время от времени меня вызывали к следователю – информировать, чем я занимаюсь.
А мне пришлось снова продолжить работу на фабрике, но теперь не чернорабочим, а предложили дело в канцелярии, то есть «статус» мой как бы повысился.
Поселился я в квартире сестры, где жили и наши престарелые родители.
А война для немцев шла плохо. На всех фронтах.
В августе 1943-го американцы высадились в Италии. И я решил никуда пока не соваться, а ждать развития дальнейших событий.
Но по всему выходило, что в гестапо я был записан на «черной доске». Поскольку один мой приятель, который работал в персональном отделении фабрики, доверительно сообщил мне: из гестапо пришел строго секретный приказ, где было сказано, что с первого января 1944 года я должен идти, точнее, направляюсь на принудительные работы рудокопом на Борский рудник.
Известно было всем в городе, что на руднике ужасающие условия жизни и труда. К тому же, в тех местах орудовали партизаны. Если они убивали одного немецкого солдата, то немцы расстреливали десять рудокопов, порой невинно попадавших под отмщение германских властей...
Для себя я твёрдо решил, что в Борский рудник мне дороги нет! Где выход из горькой ситуации? Первое: я подал в отставку на фабрике. Хотел ехать в Вену или её окрестности: эти места еще не бомбардировала авиация союзников. Надеялся и на приятелей, которые работали в Австрии. Но выяснилось, что пришел приказ из Германии, запрещающий подписывать договоры на работы в тех «спокойных» местах. Опять выручил один из друзей, работавший в немецкой канцелярии. Он по секрету сообщил, что их главный немецкий начальник любит ликёр, и самый любимый у него из ликёров – «Понче Крема».
– Раздобудь бутылочку, – сказал мой друг. – Я передам её начальнику, как бы твой подарок, и вопрос с договором на работу в Вене будет решён!
Я продал кой-какие вещи, купил этот очень дорогой «Понче Крема», передал через друга немецкому начальнику... И получил контракт на работу в Вене. Не без сложностей прошел обязательный врачебный осмотр, который повторился дважды, но все-таки прошел и это, как казалось мне, искусственное препятствие. Всё! Кажется, других осложняющих обстоятельств не должно возникнуть?!
А время и эти немецкие порядки «работали» не в мою пользу. Восемнадцатого декабря 1943 года ожидался транспорт, последний в текущем году, который способен был увезти меня из Белграда и от этого пристального ока гестапо. Но если не попаду на ближайший транспорт, размышлял я, то следующий – из-за новогодних праздников! – будет только во второй половине января 1944 года. О, немецкая пунктуальность!.. А с первого января мне надлежало отправиться на каторжные работы в этот страшный Борский рудник...