Огненный крест
Шрифт:
– Нищему собраться, только подпоясаться!
– Верно ты заметил, – улыбается Волков, выруливая на улочку привычного уже нам маршрута – в Карибском морском направлении.
Турнеро – маленький пыльный городок часах в полутора-двух езды от венесуэльской столицы. От Валенсии путь и того короче. Те же горные виды. Те же пожары с дымными шлейфами, возносящимися в горячее небо. Спуск с хорошей автострады на проселочную дорогу – с выбоинами, с хрустящим под резиной колёс мелким щебнем, с хилым, угоревшим на жаре, кукурузным полем на окраине городка. Возникают несколько зданий фабричного типа. Это предприятия по переработке сельхозпродукции,
– Пыльный ящик! – с каким-то понравившимся ему азартным удовлетворением произносит Волков. – Не хочешь заглянуть?
– Да нет! – вяло говорю в ответ, приветствуя тем же вялым жестом ладони скучающую под навесом от солнца стайку молоденьких торговок-мулаток.
Наконец – большой квадрат искомого дома на другой окраине Турнеро. На храм как-то и не похоже это простое строение. Желтая штукатурка высоких стен, плоская крыша и окрестная пустынность полузабытой околицы, коей вполне приличествовали бы в соседстве заросли сибирской полыни или крапивы. Сегодня будний день, потому у подъезда дома почти нет машин, а в воскресенье, поясняет Волков, обычно не протолкнёшься от паломников из дальних мест страны, даже из соседних стран.
Почему-то вдруг подумалось о «качестве» веры Волкова. В большом неистовстве перед церковными «делами» мной не замечен он, всегда ровен, крестится перед иконами, но в истовом пристрастии «лоб не расшибает», за что был, помню по прошлому нашему гостеванию у родни Гуцаленко, мягко укоряем и своей сестрой матушкой Ольгой, и иронично – зятем отцом Сергием.
Вольно иль невольно, сам отец Сергий как-то был бы больше понятен мне в качестве трибуна, оратора на патриотическом митинге, нежели окуривающим в своей Валенсии кадильным дымком немногочисленную эмигрантскую паству в белой и скромной церковке под тропическими пальмами.
Чудотворная икона!
Она посреди просторного зала, приспособленного под храм. Сейчас он католический, вначале был православным. То есть православных арабов, когда-то основавших здесь церковь тина молельного дома, «переманили» к себе католики. Что ж, еще Достоевский говорил, что католицизм – это не религия, а организация. Вот и здесь к русской иконе православных иерархов не пускают теперь католики. Одного отца Сергия, и то – со «скрипом».
В католическом «помещении» ряды скамеек, как в нашем деревенском клубе. Много плотницкого стука. Ходят какие-то мужики: чинят деревянное, забивают гвозди. На нас ноль внимания. Другого молящегося народа нет.
И все ж таки чудотворная русская икона жива и служит верующим разных конфессий! Она на виду, на возвышении, в окружении цветочных венков, горящих свечей. Росные капельки масла миро, проступающие зримо на лике и одеянии Богородицы, накапливаясь, стекают по плашке иконы вниз, впитываются в белую вату, которая меняется здесь по мере необходимости.
Возле чудо-иконы, приехав ранее нас, под стуки молотков служит отец Сергий.
Принимаю благословение священника, как обучен им же в прошлый наш приезд в Валенсию.
Подходит матушка Ольга:
– Хотела я, чтоб вы убедились собственными глазами! Вот оно, чудо! Мироточит...
– Слышал, читал о таких чудесах. Собственными глазами вижу впервые-
Просторный этот дом, как сказано, принадлежит семье арабов из Сирии. Переселяясь в Венесуэлу, семья среди домашнего скарба привезла с собой и эту небольшую иконку Казанской Божией Матери. В бытность свою в Сирии никаких чудес икона не являла. Правда, потом мне уточнили, что и там «излечила от рака» какого-то о-очень важного мусульманина. А здесь, через несколько лет, стала мироточить. Источали миро и её копии. Слух об этом перехлестнул пределы глухого городка. Появились первые паломники – увечные, инвалиды с рождения, безнадежно больные. Икона «делала» чудеса. Больные уходили выздоровевшими. Калеки оставляли в доме арабов свои костыли, выходили на здоровых ногах...
Потрясенный (с незримой крупицей сомнения!), взираю на эти «подарки» из десятков инвалидных костылей, что занимают полстены в церковном пространстве. Есть одежда – кофточки, блузки, платки, даже свадебное платье с фатой. Рядом множество значков, военных фуражек, другой армейской атрибутики. Это оста вили в память о своем посещении выпускники венесуэльских военных училищ, у которых прижилась традиция – молиться у иконы накануне производства в офицеры.
Не обходится, как везде, без трапезы. Стол накрыт на жилой половине дома. Простая трапеза без деликатесов. Горячие щи, котлеты, непременные, как я заметил, фрукты. У меня уж некая привычка появилась к этим бананам, личосо, манго.
С половником, по-морскому чумичкой, орудует молодая арабка, дочь хозяина дома, который сегодня в отсутствии. Уехал по делам. Молодая, при природных кудрях в прическе, арабка рассказывает, что икона исцелила и её. Привезли её в Венесуэлу калекой, неходящей. Еще, добавляет она, вот совсем недавно, днём раньше, приезжала в инвалидной коляске одна женщина. Ушла, помолившись у чудотворной иконы, на собственных ногах...
Гоню прочь сомнения.
Хочется поверить и в эти чудеса!
Словно почувствовав «раздрай» в моих мыслях, отец Сергий говорит о том, что однажды у такой же мироточащей русской иконы появился неизвестный, дело было в США, в Джорданвилле, где русский монастырь.
Человек взял на ватку масло с иконы, а через сутки пришел и сказал: «Я проверил в химической лаборатории, такой субстанции на земле нет!»
– А он заявление публичное где-то сделал об этом?
– А где сделаешь, Николай Васильевич? В сионистских газетах? Это ведь только отдельные чрезвычайно редкие издания в нашем американском мире могут напечатать правду. И то потом на них всех собак вешают... Так же и на вас еще будут вешать! Попомните. Будьте там, в России, осторожней нынче. ОНИ Бегуна отправили на тот свет, Евсеева, Осташвили... Мученики будут только нынче одни. Расходится зло подобно воде, что кругами расходится после брошенного камня...
Прощаемся. Матушка Ольга подаёт мне стеклянный пузырек с содержимым:
– Знаю, завтра ваше крещение, Коля, в храме Святого Николая... А это масло миро, собранное с мироточащей иконы. Возьмите в свою Сибирь!
Руки матушки Ольги такие же, какие у моей матери: крупные ладони, натруженные вены, кожа шершавая, теплая. Предчувствую: мы никогда больше не увидимся...
Не увидимся, знаю.
Через четыре дня, точнее, через четверо суток – я улетал на Кубу, где намеревался тотчас же сесть, согласно рейсовому расписанию, в советский Ил-62, добираться в Москву.