Огненный крест
Шрифт:
В Режице у Скакуна произведен был обыск. Официальное сообщение гласило, что всё это монаршеская проделка с его стороны. Что никакой организации не существовало, и он привлечен был к ответственности в уголовном порядке. Но есть основание думать, что такое направление делу дано было следователем Александровым после допроса Скакуна, решившего принести себя в жертву и взявшего на себя всю ответственность.
Просматривая в Национальной библиотеке «Новое Время», я наткнулся в номере от 24 августа 1917 года на статью, в которой сказано: «Согласно недавно принятому Временным правительством закону, как мы слышали, высылаются из пределов России за границу некоторые лица, которые по мнению Временного правительства опасны для новаго строя. В первую очередь подлежали высылке: бывший Главнокомандующий армиями западного фронта, ныне находящийся в Петропавловской крепости, генерал Гурко; доктор Тибетской медицины Бадмаев; приближенная бывшей Императрицы А. А. Вырубова; бывший личный секретарь последняго председателя Совета министров Б.В. Штюрмера И.Ф. Манусевич-Мануйлов; бывший редактор «Земщины» Глинка Янчевский; и два гвардейских офицера братья Хитрово (по женской линии внуки фельдмаршала Суворова). Передают, что есть предложение об отправке за границу, находящихся ныне под арестом, Великих Князей Михаила Александровича и Павла Александровича. Будет подвергнут высылке и бывший министр внутренних дел А.Н. Хвостов. Ожидается также высылка бывшаго дворцоваго коменданта генерала Воейкова».
Нужно сказать, что в это время нас было на фронте пять братьев. Кто из нас признан был «опасным для нового строя», я не знаю, но само собой разумеется, что опубликование такого постановления не способствовало улучшению наших отношений с солдатами и народившимися «комитетами». Никто нас не высылал и о постановлении этом я, откровенно говоря, совершенно забыл.
Тем временем события продолжали развиваться. 28-го августа состоялось выступление генерала Корнилова. Положение с каждым днем ухудшалось и о «заговоре» вскоре забыли.
Сестре моей удалось выехать на Украину, а в конце 1918 года перебраться в Одессу, которая в это время была оккупирована французами.
4-го апреля 1919 года французы неожиданно эвакуировались. Гражданскому населению предоставлена была возможность выехать. Но сестра по соображениям личного характера решила остаться. Как зеницу ока берегла она пакет, в котором кроме фотографий и разных документов и сувениров, хранила 27 адресованных ей, собственноручных писем Императрицы и Великих Княжён. Первое из них, датированное 26-м сентября 1914 года, последнее из Тобольска 5-м апреля 1918 года. И вот в связи с эвакуацией Одессы ей предстояло решить, как поступить, чтобы все это сохранилось, ибо она опасалась и вполне резонно, что каждый день может быть арестована.
Решение, которое она приняла, было своеобразно, но себя оправдало. В день эвакуации последних французов, она отправилась в порт и обратилась к первому встречному ей офицеру с просьбой увезти пакет за границу и сохранить до востребования. Само собой разумеется, что она назвала своё имя; назвал себя и французский офицер: Марсель Дюранд. Французы уехали, сестра осталась в Одессе, благополучно скрывалась до прихода добровольцев, а затем тоже эвакуировалась и поселилась в Югославии в Новом Саду.
Прошло пять лет. Весной 1924 года мы с женой и сыном переехали из Югославии в Париж, а в декабре того же года я получил от сестры письмо с просьбой разыскать в Париже господина М. Дюранд. Просьбу эту я не исполнил и меня не трудно понять, так как человеку, никогда раньше в Париже не бывавшему и с городом мало знакомому, разыскать француза с этой фамилией очень трудно. Вероятно, тогда их было меньше, но в телефонной книжке 1965 года числится Дюрандов.
Прошло еще полтора года, и как-то раз сговорились мы с друзьями пообедать в ресторане. К обеду я опоздал и, когда вошел, жена сидела уже за столиком, а один из сидевших с ней громко назвал меня по фамилии.
После обеда ко мне подошел господин, сидевший за соседним столиком, и осведомившись – действительно ли моя фамилия Хитрово, выразил желание со мной поговорить.
Фамилия моя, сказал он, Чернояров, я инженер; находясь в 1921 году в Константинополе, поступил на службу во французскую компанию, и с тех пор работаю в Малой Азии, в Турции, сейчас же нахожусь в Париже, в отпуску. Мой начальник называется Марсель Дюранд; во время войны он был офицером и находился в 1919 году с французскими войсками в Одессе... Далее следует рассказ о том, что мы уже знаем. Дюранд пытался войти в связи с сестрой, но сделать это было трудно по той причине, что она вышла замуж и фамилия ея стала Эрдели. Пакет они вскрыли, ознакомившись с его содержанием и отдавая себе отчёт в его ценности. Бережно хранили. «Не родственник ли вы Маргариты Сергеевны? И не знаете ли, где она находится?» – закончил свой рассказ Чернояров.
Прошло несколько месяцев и в один прекрасный день я отправился по адресу, где помещалась компания, и где Марсель Дюранд передал мне пакет с письмами и фотографиями...
У меня сохранилась доверенность, данная сестрой Маргаритой Сергеевной иеромонаху Феодосию, состоящему при Владыке Митрополите Антонии, которому я все и передал. Доверенность датирована 16 марта 1926 года».
– Это писал мой родной дядя Владимир Сергеевич Хитрово... Так вот, еще раз взгляните на эти письма и фотографии, Николай Васильевич. Многие из царских фотографий, повторяю, в единственном, в нетиражированном экземпляре...
– Не отважусь я больше ни на какие советы, Николай Александрович. Но я счастлив, что прикоснулся к несомненно историческим реликвиям, видел их своими глазами. Многим и многим этого никогда не представится...
Семейными советами Волковых и Рудневых решено крестить меня в православную веру. С моего согласия. Да. Затверждено также, что крестным моим отцом будет кадет Георгий Григорьевич Волков, крестной матерью президент дамского общества в Каракасе Лидия Артуровна Руднева – из этой знаменитой варяжской семьи.
И тут дорогие соотечественники, получив моё прочувствованное и не скорое согласие, в котором, похоже, сомневались, развернули бурную деятельность. Начались телефонные звонки обоюдные, какие-то не столь мне понятные глубокомысленные «совещания», практические уточнения. Ах, опять я доставляю хлопоты добрым людям. Но для них, чую, это не обременительность, радость!
Потому! Потому я «отдан» в руки отца Павла. Сегодня часа четыре подряд в доме священника, ясно, почти без перекуров (всего один раз улизнул во двор, под пальмы, глотнул сигаретного дыма!), слушал его беседы, лекции. В основном они «крутились» вокруг философской и православной сущности восьмиконечного русского креста. Отец Павел уточнил, что «философия креста – основа всего». Остальное «бывший комсомолец» прочтёт, мол, в Священном Писании...
Как всё не просто!
С утра позвонила из Валенсии матушка Ольга, попросила непременно и не откладывая ни на день приехать в городок Турнеро, побыть мне перед предстоящей дальней дорогой у мироточащей чудотворной иконы Казанской Божией Матери. Они, мол, с отцом Сергием тоже подъедут...
Конечно ж, со стороны Георгия Григорьевича и Екатерины Иосифовны – никаких возражений нет. Просит ведь матушка Ольга! А я радуюсь, что предстоит возможность вновь пообщаться с экспрессивным отцом Сергием, послушать его радикального накала пророчества о «конце света», проклятия в адрес «сатанинских сил», бесовские лики коих в моем практическом представлении рисуются конкретными и зримыми.