Огненный омут (Дикое сердце)
Шрифт:
– Ролло! – ахнул кто-то наконец, признав в бегущем в толпе предводителя норманнов.
Поздно. Крик его затерялся в общем шуме, перешел в хрип и захлебнулся в потоках крови.
В общей сумятице Ролло потерял своих людей, но ему было не до них. Он видел, как норманны выстраивались стеной, сдерживая натиск конницы нападавших франков, но сзади на них уже наседали шартрцы. Северяне отбивались, тяжелое оружие обрушивалось на врагов, рассекая сталь, мясо, кости. Противники сшибались, рубили мечами, кололи копьями, резали кинжалами, убивали и погибали в гуще кровавой сечи, освещенной всполохами шатров викингов.
Ролло
Ему все же удалось пробиться к своим. Не замечал порезов на груди и боках. Стал отдавать приказы. Тщетно. Строй щитов разорвался, защиты больше не было. Схватка превратилась во что-то беспорядочное, где каждый старался поразить во мраке того, кого доставал его меч. Трещали кости, металл, черепа. Лезвия косили, рубили наотмашь, пригвождали к месту. И это длилось бесконечно, пока серый рассвет на показал, что франки одолевают.
Теперь норманны уходили, отступали, бросались в реку, спасаясь от франкской стали, в надежде бежали к драккарам.
Ролло, отбиваясь, тоже отходил. Но и отступление его несло смерть. И какой-то миг он получил передышку, франки попятились от него. Он огляделся, тяжело дышал, весь вымазанный чужой и своей кровью столь обильно, что она стекала с него струйками, а меч прилип к ладони от запекшейся крови, пропах потом и смертью. Ролло видел картину полного разгрома.
Ролло оглянулся в последний раз. На Шартр. Город, под которым он потерпел самое сокрушительное поражение, город, в котором разбилось его сердце…
Нет, ему сейчас не до этого, он не станет об этом думать.
Ролло вбросил в ножны меч, рывком головы откинул упавшие на глаза волосы. С шумом зашел в воду, поплыл.
10
Ги с трудом удавалось удержать рвущуюся Эмму.
– Пусти меня! Все из-за тебя! Пусти, я хочу к нему!
– Но он же тебя убьет!
– Пусть!.. Нет, я все объясню ему!
На шум сбежались монахини.
– Держите ее, – велел им Ги. Видел, как они уволакивают кричащую, рыдающую девушку. Боже правый, она совсем не своя от встречи с этим язычником. Она даже не заметила, что Ги только что спас ее от меча драгоценного Ру. О, Небо! Этот варвар сегодня остановил из-за нее штурм, а, оказывается, только для того, чтобы убить. Нет, он все же хуже волка.
Ги пошел к выходу. Надо было сообщить, что в городе объявился сам Роллон.
Монахам туго пришлось с Эммой. Эта девка оказалась просто бешеной. Хуже и не придумаешь. Носилась по длинному скрипторию, дралась, опрокидывала скамьи, заскакивала на пюпитры, топчась по драгоценным фолиантам.
Пришлось ее связать, скрутить, как дикое животное. Монахи ругались: кто тряс вывихнутым пальцем, кто прижимал ладонь к укушенной щеке, кто тер расцарапанную тонзуру.
– Ишь, бесноватая! Надо опрыскать ее святой водой.
Не опрыскали, облили. Холодный душ привел Эмму в себя. Стала умолять, просить отпустить ее. Ушли. Эмма лежала на скамье, отвернувшись к стене и отчаянно плакала.
Постепенно Эмма стала успокаиваться, прислушалась. Трубили трубы, бил набат. Что происходит? Она извивалась, как уж, звала монахов. Опять плакала в бессильной злобе. Вскоре замерзла в мокром платье. Связанные за спиной руки мучительно ныли. Все попытки освободиться были тщетны. Связали, как на убой.
Эмма заставляла себя успокоиться, думать о чем-то отвлеченном, чтобы не теряться в догадках, отчего этот шум, крики, гул набата. Вспоминала, когда ее последний раз так связывали. Сколько же раз она познала путы? Когда ее связал и тащил по лесу Ролло и когда ее хотели принести в жертву друиды, и когда ее везли связанной в Ренн. Что за судьба у нее – быть пленницей? Норманнов, бретонов и вот теперь – франков. И этот набат!.. Что же там происходит? Что они сделают с Ролло?
Время тянулось бесконечно. Порой она начинала кричать, метаться. Добилась лишь того, что скатилась со скамьи. Больно ударилась плечом о плиты пола. Оставалось лишь ждать. Шум за окном пугал. Она боялась за Ролло. Впервые она чувствовала, что опасность грозит ему, а не франкам. Боже, только бы он остался жив. Остальное неважно. Как неважно? О, ей столько надо еще сделать. Вырваться, найти его, претерпеть его гнев… и оправдаться. Это главное. Без этого она не сможет жить.
Шум не проходил. Небо за полукруглым сводом стало светлеть. Порой где-то слышались голоса, топот ног. Тогда она начинала звать. Тщетно. Когда совсем рассвело, Эмма, измученная и уставшая, даже погрузилась в какое-то полудремное состояние.
Очнулась, когда ее подняли. Опять Ги.
– Прости, я не знал, что тебя свяжут.
Рядом толпились монахи.
– Она была как одержимая.
Эмма почувствовала, как ослабели веревки, но долго не могла сделать ни одного движения онемевшими руками. Медленно приливала кровь, медленно зашевелились руки.
– Что с Ролло? – это было первое, что вымолвила она.
Ги раздраженно передернул плечами.
– Откуда мне знать? Может, убит, может, сбежал. По крайней мере, среди пленных его нет.
– Пленных? О, Всевышний! Да что же произошло?
Ги стал рассказывать, монахи возбужденно встревали, тоже рассказывали, ликовали. Победа, неслыханная победа! Со времен битвы короля Эда при Монфоконе франкская земля не знала подобной. И вот теперь Роберт разбил норманнов под Шартром. Славно же бьют нехристей эти Робертины – благослови их Бог!
Эмма тоже была Робертин, но она была в ужасе. Не могла вымолвить ни слова. Ги понял ее состояние, увел ее.
В саду шелестели блестящей листвой тополя, летел пух. Гул колоколов смешивался с карканьем воронья. Эмма поглядела на небо – Бог весть откуда сразу налетело столько черных птиц. Ворон – птица Одина. Гуси крови, ястребы ран – как назвал бы их скальд Бьерн. Сегодня они прилетели клевать мясо детей их господина. А вечером Мунин и Хугин доложат владыке Асгарда о поражении детей фиордов. Эмме стали близки эти сказы. Она почти верила в них.