Огненный поток
Шрифт:
Кесри осадил коня.
– Не знаешь, что ему нужно? – спросил он.
– Субедар получил письмо из дома. Похоже, вести дурные. Вам лучше поторопиться, хавильдар.
К командирской палатке подтягивались люди, многие из которых были близкими родственниками субедара. Судя по их виду, семья понесла какую-то утрату. Кесри слегка польстило, что он включен в число избранных.
Спешившись, он едва не столкнулся с батальонным писарем.
– Что стряслось, мунши-джи? Что происходит?
– Вы еще не знаете? – сказал писарь. – Субедар получил чрезвычайно скверное известие. Его брат Бхиро Сингх-джи погиб.
Кесри обомлел. Он-то всегда думал, что
– Погиб? Но как же так?
– Это случилось в море, уже довольно давно. Бхиро Сингх подрядился конвоировать переселенцев. Все произошло, когда корабль был на пути к Маврикию. Есть кое-какие другие новости, потому-то субедар и послал за вами. Поспешите.
Кесри взял писаря за плечо:
– Сейчас иду, мунши-джи, только скажите, для меня есть письмо?
Писарь покачал головой:
– Сожалею, хавильдар, вам еще пишут.
Кесри огорченно прикусил губу.
– Может, вы проглядели? Неужели ничего нет?
– Ничего. Право слово, ступайте к субедару.
Кесри вошел в палатку. Нирбхай Сингх, внушительный мужчина, чье широкое, грубо вылепленное лицо украшали роскошные усы в сильной проседи, сидел на циновке.
– Вы хотели меня видеть, субедар-саиб? – сказал Кесри.
Нирбхай Сингх обратил на него воспаленный взгляд.
– Да, хавильдар. Плохие вести.
– Я слышал о вашем брате. Большое горе…
– Но это еще не все, – перебил субедар. – В письме из дома говорится и о моем племяннике Хукаме Сингхе, женатом на твоей сестре.
– Вохке кучх бхаэль ба? С ним что-то случилось?
– Хукам Сингх мар гоэль. Он тоже умер.
Известие оглушило.
– Умер? Но как? Что произошло?
– В письме об этом ничего не сказано. Однако сюда едут мои родственники, скоро они прибудут на нашу базу в Рангпуре и тогда обо всем поведают. У тебя-то что? Родные написали о твоей сестре?
– Нет, субедар-саиб, ни слова. Я наделся получить письмо с нынешней почтой, но писарь говорит, для меня ничего нет.
Кесри понурился. Невероятно, что родичи не сообщили ему о вдовстве Дити. Чем же вызвано такое странное молчание?
Шагая в свою палатку, он увидел Паглу-баба и сорвал на нем досаду:
– Что ж ты наплел про письмо? Кучхо нахин! Ничего нет!
Нищий расплылся в ухмылке:
– Я не говорил о письме, хавильдар-джи. Я только сказал, что ты получишь весть о родных. И ты ее получил, верно?
Глава 2
Солнце уже садилось, когда Захарий с котомкой через плечо взошел на борт баджры. Там повсюду высились горы мусора, трапы были завалены палой листвой, поломанными ветками и обрывками снастей. Вешая котомку на мачту, Захарий споткнулся о кофель-нагель [11] , и грязная железяка покатилась по дощатой палубе.
Впервые он увидел сей плавучий дворец меньше года назад, но за этот короткий срок судно так обветшало, что казалось, будто оно горюет по умершему хозяину, точно осиротевшая лошадь или собака: серо-голубая покраска корпуса выцвела, от семейной эмблемы Расхали – стилизованной головы тигра – остался лишь еле видимый контур. Однако, несмотря на запущенное состояние, было видно, что судно,
11
Кофель-нагель – металлический штырь для крепления снастей.
Первый беглый осмотр обнадежил: предстоящая работа в основном заключалась в уборке, подкраске, полировке и небольшом ремонте. Замены несущих конструкций корпуса не требовалось. Однако придется перестелить доски палубы, подновить покраску форштевня и верхней части носа, изящные резные боковины которого прогнили и требовали серьезной поправки. Провисшие тросы ватер-вулинга молили о перетяжке; гасписы, недгедсы [12] и водорез тоже просили уделить им внимание. В целом картина не такая уж страшная – если ничто не помешает, управишься за шесть-восемь месяцев. И главное, почти все можно сделать в одиночку.
12
Ватер-вулинг – крепление форштевня с бушпритом; гасписы – гнутые деревянные детали корабельного корпуса; недгедсы – брусья по обеим сторонам носа.
Захарий решил начать с уборки палубы. Скинув рубашку, он продвигался вдоль правого борта, пока не достиг входа в кают-компанию. Скрипнув, дверь отворилась, изнутри пахнуло сыростью и плесенью, и взору предстали люстра в саване паутины и мебель, укрытая толстым слоем пыли.
Вот здесь Захарий впервые увидел Нила Раттана Халдера, бывшего расхальского раджу. Помнится, он подивился молодости хозяина – болезненного вида юноши с вялым взглядом и как будто заторможенного. Оглядывая заплесневелую гостиную, Захарий ощутил укол грусти: в тот день они потягивали шампанское, не подозревая, что радже недолго гулять на свободе и вообще он скоро станет кормом для акул.
Захарий покинул гостиную и занялся трапом, что вел на верхнюю палубу. Поочередно отчищая перекладины, он медленно поднимался к закатному солнцу, и вот перед ним открылся прелестный вид на реку. В паре сотен ярдов ниже по течению виднелся особняк Бернэмов, а на другом берегу раскинулся окаймленный деревьями калькуттский Ботанический сад.
Для Захария эти места были связаны с воспоминанием о Полетт Ламбер, некогда подопечной мистера Бернэма, – в Ботаническом саду прошло ее детство, а позже ее пристанищем стал особняк. Сейчас, глядя на залитый огнями дом, Захарий вспомнил званый ужин, на котором сидел рядом с Полетт, – тогда он не мог и вообразить, что вскоре она станет беглянкой, под видом переселенки проберется на “Ибис”, однажды ночью придет в его каюту и он будет держать ее в своих объятьях. От яркого воспоминания внутри все заныло. Захарий поспешно спустился на нижнюю палубу и наугад стал открывать двери других кают.
Последняя дверь заупрямилась, пришлось наподдать ее плечом. Скрипнув, она распахнулась, и Захарий очутился в роскошном салоне, отделанном дорогим деревом и украшенном медными бра. Сия каюта как будто избежала разрухи, захватившей корабль, застеленную кровать по-прежнему укрывала пыльная москитная сетка. Отдернув ее, Захарий повалился на невероятно мягкое ложе и, раз-другой подпрыгнув на нем, рассмеялся.
Блаженство! После всего пережитого совершенно невообразимое блаженство. Эта кровать больше всей его каюты на “Ибисе”, той самой каюты, где он держал Полетт в объятьях и на мгновенье приник губами к ее губам.