Огненный столб
Шрифт:
Господин Аи отправился вместе с ним. Нофрет не хватало его присутствия и его силы. Анхесенамон, по-видимому, тоже. Она снова стала молчаливой, но правила так же умело, как привыкла еще с детства; отсутствие царя, похоже, не слишком сказывалось на ее делах.
Народ любил свою царицу и называл госпожой-хозяйкой лотосов, потому что она всегда держала в руке цветок или вплетала в прическу. Начало этому обычаю положил царь, вскоре после того, как они стали настоящими мужем и женой, увенчав ее цветами на глазах придворных и горожан. Анхесенамон продолжала носить цветы даже после их ссоры и после его отъезда, то ли просто по привычке,
Цветком Нофрет, если бы он у нее был, должен быть цветущий куст ежевики, которая растет в стране Хатти. Она не стыдилась того, что не смогла влюбиться в Сети, ее лишь несколько беспокоила мысль о том, что она вообще не способна любить так, как любят женщины Египта. Она никого не любила. Ее братья жили в стране Хатти; она и не знала их, кроме Лупакки, который ушел, как велел ему долг, а она осталась. Царица была ее госпожой. Их отношения имели мало общего с любовью или даже симпатией. Все остальные были посторонними.
Иногда она вспоминала о Леа. Из Фив не приходило никаких вестей, она даже не знала, перебралась ли Леа туда. О ее родных Нофрет вовсе не хотела думать. Они живут, судя по всему, где-то в Синае, а с ними и умерший человек, прославляющий своего Бога среди пустыни. В память о них остались только имена.
Нофрет казалось, что внутри себя она становится все меньше. Это было странное чувство. Сети давал удовольствие телу и развлекал ум. Одним своим присутствием он, казалось, помогал ей удержать все души на месте. Однако любой другой мужчина и любая женщина, ставшие ей друзьями, могли бы сделать это.
Но вокруг не было никого подходящего. Служанки были глупы. Во дворце и в городе оставалось мало молодых мужчин, и они бесконечно ссорились из-за пустяков, a иногда дело доходило даже до потасовок из-за права на внимание какого-нибудь толстого писца или бритого жреца. Придворные дамы были немногим лучше: те, у кого были хоть какие-то мозги, разъехались управлять своими поместьями в отсутствие мужей. Анхесенамон делала почти то же самое, живя в Мемфисе, который был царской столицей.
Война в Азии шла успешно. Ассирийцы без помех перешли Евфрат и осадили хеттского правителя в его крепости. Египтяне дошли от своих границ до Кадеша и осадили город. Гонцы сообщали, что победы ждать уже недолго. Страну Хатти взяли врасплох.
— Хаттуша-зити слишком медленно возвращается к своему царю, — заметила Анхесенамон, выслушав новости. — Интересно, жив ли он еще? Может быть, наши войска захватили его прежде, чем он успел пересечь границу?
— Что бы с ним ни случилось, — ответила госпожа Теи, которая в отсутствие господина Аи состояла при царице, — ясно, что боги благоволят к нам.
— Хорошо бы, так было всегда, — вздохнула Анхесенамон.
— Все говорили, что Кадеш падет, что Ассирия захватит и сможет удержать провинции, которые страна Хатти прежде отвоевала у Митанни; и тогда будет завоевана сама страна Хатти. На словах все выглядело простым и быстрым. Однако Нофрет случалось слышать отцовские рассказы об изнурительных походах и кровавых битвах, и она полагала, что дела обстоят не так уж блестяще.
Страна Хатти была захвачена врасплох, но ее царь был великим царем, истинным львом в сражении. Говорили, что он пожирает поверженных врагов и впитал
Египет не разбирался в таких вещах. Сейчас здесь было царство женщин, стариков и младенцев, далеких от военных дела. Пока они праздновали победу, которой еще не было, и неизвестно, будет ли вообще, Нофрет скрылась в убежище своих обязанностей. Так ей было спокойней — на случай, если кто-то вдруг вспомнит, что она родом из страны Хатти и может оказаться врагом.
Ее святилищем был сад, заброшенный сад, место прогулок древних цариц, находившийся по соседству с двором приемов. Она все чаще и чаще удалялась туда, когда хотела отдохнуть. Нофрет успокаивали его пустота, истертые каменные дорожки и заросли сорняков на месте бывших клумб. Она любила сидеть в тени дерева на бортике фонтана и смотреть, как рыбки скользят среди лилий. В этом был мир, и благословенная пустота воцарялась в душе.
В один прекрасный день, когда она задержалась там гораздо дольше, чем следовало, даже вздремнула немного в тяжелой мемфисской жаре в сезон разлива Нила, в этот уголок, который она уже привыкла считать своим, забрел незнакомец. Сначала послышались шаги, шорох босых мозолистых ног по каменным плитам; затем в колоннаде промелькнула тень, слишком большая, чтобы принадлежать кому-либо из дворцовых слуг или служанок. К тому моменту, когда тень обрела плоть, Нофрет уже вскочила на ноги, слишком рассерженная, чтобы бояться.
В самом деле, это был незнакомец — чужестранец, дикарь из пустыни, закутанный в пропыленные одежды, с пыльной лохматой бородой, с нильской грязью, приставшей к босым ногам. Даже на улицах Мемфиса, где можно было встретить человека из любого края света, он вряд ли бы представлял собой обычное зрелище. В глубине же дворцовых построек, за столькими охраняемыми воротами, его присутствие было вовсе возмутительным.
Нофрет схватила первое, что подвернулось под руку, — кусок, отколовшийся от каменной плиты, и прикинула его на вес. Он был достаточно тяжел, но держать его было неудобно. Хотя, если незнакомец вздумает наброситься на нее, она вполне сможет проломить ему голову.
Но он, видимо, и в мыслях не держал ничего подобного, лишь сделал пару шагов по двору, не сводя с нее глаз. Это не был хетт: мужчина был высок и широкоплеч, но скорее изящен, чем по-бычьи могуч, и к тому же слишком темен лицом, бородат и одет в платье жителя пустынь.
Человек произнес ее имя, ее теперешнее имя, а не то, каким она звалась в Хатти:
— Нофрет!
Она продолжала сжимать в руке кусок камня.
— Кто ты такой? Откуда ты знаешь, кто я?
Он поднял брови. Выражение его лица, насколько она могла разобрать в гуще бороды, было обиженным, но глаза сияли.
— Значит, я так сильно изменился? А ты нет. Язычок все такой же острый.
В сознании Нофрет очень медленно забрезжило имя. Голос был новый, низкий и глубокий, выговор чистый, как у египетских вельмож. Но лицо, осанка, выражение заставили припомнить одного полувзрослого мальчика…
— Иоханан… — Камень выпал из ее пальцев. Нофрет двинулась с места, не заметив, как сделала первый шаг — пошла, потом побежала, бросилась к нему.
Он даже не покачнулся, когда она всем весом повисла на нем, обнял ее и закружил со смехом.