Огненный всадник
Шрифт:
— Не успел, но мечтать уже мечтал. Там так красиво! Слоны, обезьяны, пальмы, жара… А женщины какие! С голыми животами в шароварах танцуют, извиваясь всем телом. Мой знаменитый братец Миколай как-то купил книгу индийскую у какого-то персидского купца. Не оригинал, а копию переписанную, но все равно занимательную. От меня книгу всегда скрывали, но в шестнадцать лет я ее все же полистал. Во народ индийцы! Не делают никакой тайны из отношений между мужчиной и женщиной! Даже наоборот — учат! Там в книге такие картинки, пан гетман, были! Всяческие позы занятия любовью! И сидя, и лежа, и стоя на руках! Меня все это жутко впечатлило! До сей поры вспоминаю ту книгу и думаю, вот бы в Индию съездить!
— Ха! — гетман покрутил головой, словно уже давным-давно изъездил всю эту Индию вдоль и поперек. — Ты лучше в московитский город Валдай поезжай!
— Зачем?
— А затем, сябр, что тамошние бабы вытворяют почище, чем в твоей Индии! Слушай! Лет это было двадцать назад. Я был молод, такой же высокий, как сейчас, но куда как более стройный, красивый да горячий и охоч да паненок молодых, должен признаться. Так вот, разгромили мы в 1633 году армию московскую. Захватили весь обоз со знаменами и даже жену их князя Белова. Ну, я же знаю, что Беловы род прусский, почти наш родной, поэтому я и приказал своим жавнерам очень аккуратно обращаться с пленной панной Беловой. Выделил ей отдельные хоромы, со служанкой, кою мы тоже захватили. И вот пришел я к ней в гости, так сказать, с проверкой, все ли в порядке, а на меня… смотрит пугало огородное! Я аж назад подался со страху. Стоит эта баба, а ее лицо словно в миску с мукой обмакнули, затем свеклой румяны навели да поверху муки белой черным брови нарисовали. Говорит мне, мол, модно же так у нас, да и у вас, в Европе. Я ей отвечаю, что модно было, но не так совсем. И даже когда и было модно, то белила на лица наносили аккуратно, тонко, чтобы кожа просто бледной была, да мушки или прожилки тонкими кисточками рисовали. «Ну, а ты, — говорю ей, не стесняясь при этом на правах победителя, — как пугало огородное. Смывай все, дура!» — и вышел. Она умылась, расстроилась, правда. Пришел я опять. Смотрю, красивая панна. И зачем было лицо белилами грубыми портить да углем брови рисовать, когда свои как дуги! Только, конечно, не нашей она славянской красоты: лицо скуластое, круглое, нос приплюснутый, а светло-серые очи чуть раскосой формы как-то слишком уж широко поставлены. Мочки ушей — длинные какие-то. Однако про мочки потом. Но все равно красива, шельма. Тем более что я уже по женщинам истосковался порядком. Все война да война. А у нее кожа лица нежная, глазищи смотрят томно, волосы как струи свежего пива.
— А при чем тут, пане, Индия? — не выдержал Кмитич и опрокинул чарку крамбамбули в рот.
— А при том, — поднял вверх палец Януш, — что слушай далей! И вот пришел я к ней другой раз. Сидит она в какой-то татарской зелено-красной хламиде до земли, волосы длинные и пышные по плечам распустила. Чую, не удержусь, но сдерживаюсь. А она эту хламиду скидывает, а под ней нет ничего, только ее груди голые, как два арбуза.
— Ого! — сказал священник, который, казалось, спал. Кмитич и гетман удивленно взглянули на него, но Радзивилл продолжил:
— И, значит, идет голой на меня! Как кошка смотрит, улыбается. Фигура, я тебе скажу, Самуль, так себе. Толстовата для своего возраста, а лет ей, поди, не более двадцати пяти было. Мне же двадцать другой год шел. И вот впилась она в меня своими маленькими губами, как змеюка в мышь. И что потом было! Короче, еле живым ушел!
— Повезло, — усмехнулся Кмитич, непонятно что имея в виду.
— Так вот, я ее после этой бурной битвы двух тел и пытаю, мол, откуда ты такая сведомая в этом деле кабета! И она мне и говорит, мол, из Валдая. «Ну, и что, вы все там такие?» — спрашиваю, несколько удивленный. Так она и говорит, что, мол, так, пан, все. У них в Валдае соблазнить и затащить в постель мужчину — первая и главная обязанность всех женщин. Кто этого не может — та и не жена вовсе.
— Вот же хорошо тамошним мужам! — завистливо покачал головой Кмитич. — А у нас так вертись около нее, ухаживай, знаки внимания оказывай!..
— Как сказать, — вновь поднял палец вверх гетман, выпил, уже не чокаясь, крамбамбули, крякнул от удовольствия и продолжил:
— Я ей намекаю про фигуру, мол, можно было бы и постройней быть для качественного соблазна нашего брата, а она дивится и отвечает, что у них там, в Московии, то бишь, или на Валдае пышные формы считаются лучше, чем наши стройняжки. И мочки ушей оттягивают. Для красоты. Как и чем, не знаю.
— Странно, — Кмитич вновь покачал головой, — чего же тут красивого в плохой фигуре? Или в длинных мочках ушей?
— Так они даже натощак водку пьют, хоть и не любят ее, чтобы пополнеть! — стукнул ладонью по столу гетман.
— А вот это хорошо! — улыбнулся мечтательно оршанский полковник. — Сто грамм хорошей водки не повредит даже ка-бете.
— А уши?! Уши вытягивают, ибо тоже считают это красивым! Разве это хорошо?
— Вот это вообще непонятно. Зачем? Толстые и с длинными ушами? Не, пан Януш, не по мне такие женщины.
— А еще мне эта кабета пожаловалась, что возвращаться домой не хочет. Так и сказала, мол, забирай меня, господин пан хороший, в плену-де она себя и то свободней ощущает, ибо их там в теремах, то бишь гаремах, держат, ходить никуда не дают, замуж выдают с тринадцати лет, да не по своей воле.
— Как у Радзивиллов, — усмехнулся Кмитич.
— Они даже крестьянским девкам завидуют в этом деле. Танцы, опять-таки, ересью считают. Даже смотреть на танцующих — грех! И не спать после обеда — тоже для них ересь!
— Значит, — просиял Кмитич, — надо на них нападать после обеда, когда все спят! Это же здорово!
— Если бы! На войне я что-то такого у московитов не замечал. Грешат все!
— Азия, — грустно кивнул Кмитич, — что-то я расхотел в Индию, пане. Да и на Валдай мне твой больше не хочется…
В конце января к Радзивиллу подтянулся Сапега с небольшой силой, встав по противоположную сторону города. Чем он все это время занимался — никто не спросил.
— Ну, вот, пан Самуэль, — говорил гетман Кмитичу, глядя издалека на темнеющие стены Могилева на белом снежном фоне, — ты оборонял Смоленск. Не повезло Смоленску. А теперь примеришь шкуру московитов — будешь сам город брать. Может, здесь повезет.
— В Смоленске у царя сто пятьдесят тысяч войска было, а у нас всего пять. Да и то он города не взял, пока сами не сдались. А сейчас у нас менее двадцати тысяч будет участвовать в штурме, а у них там — семь тысяч. Пушек мало, особенно стенобитных орудий не хватает. Разница есть? Есть, и большая! Нам надо очень аккуратно действовать. Людей беречь и больше бомбить город. Хотя… Свой же город! И сидят в нем такие же люди, как моя Маришка, оставшаяся у царя в Смоленске.
— Если так думать, то воевать вообще расхочется, — недовольно буркнул гетман, покосившись на Кмитича, — ты солдат, пан, и нюни распускать тут не стоит. А с городом так и будем делать. Подкопами да обстрелом заниматься. Как только пробьем где стену, сразу бросим туда пехоту, а если они сильно уж упрутся, то тут же назад. Я вот на другое надеюсь — что Поклонский нам ворота откроет да^унт подымет против москалей.
— Поклонский? Бунт? Не, — покачал своей меховой шапкой, украшенной ястребиными перьями, полковник Кмитич, — этот сейчас не подымет даже свой собственный…